— Продал, — повторил судья, неожиданно помрачнев.
— Такова история. Я разослал сигнал тревоги по всему побережью. Береговая охрана предупреждена и будет начеку. Он настоящий кретин, если надеется улизнуть после всего, что натворил вчера ночью. Кто-то обошелся с ним как с сосунком. С таким каркасом, как у него, ему спрятаться не легче, чем слону в цирковой палатке. И обратите внимание! — Инспектор попыхтел сигаретой. — Он угнал машину. Ее хозяин узнал свою тачку сразу же. Она была угнана с дорожной обочины, где он оставил ее около шести вечера. Миль за пять отсюда.
— Странно, — пробормотал Эллери. — Его действия не такие уж идиотские, как может показаться на первый взгляд. Такой субъект, как ваш пиратский капитан Кидд, мог с легкостью решиться на последнее отчаянное дело и сделать ноги. Судя по тому, что он продал свою посудину — единственный способ заработать себе на жизнь, то похоже на то. — Он медленно зажег сигарету. — Теперь этот тип на быстроходной яхте, на которой, по вашим словам, может уйти далеко. И если Кидду заплатили вперед, то ему ничего не стоит выбросить тело Каммера за сотни миль от берега, где оно никогда не будет найдено, и двинуть в любом направлении, в котором вздумается. И даже если вы его поймаете, то где пресловутый и такой неуловимый «corpus delicti»?[7] Мне это кажется более чем вероятным. Он исчез, и, боюсь, навсегда. Пташка прочирикала мне, инспектор, что вы к этому придете.
— Сбежал от меня? — усмехнулся Молей. — В любом случае еще вопрос, убил ли он вчера Марко. По всему видно, он приволок Каммера к морю, думая, что это Марко. А тот тип, которому он отчитался по телефону, вероятно, к своему великому удивлению, после звонка Кидда встретил Марко, догадался, что Кидд все перепутал, схватил не того, кого надо, и той же ночью сам пришил Марко, пока Кидд увозил Каммера за множество миль отсюда.
— Не исключено, — заметил судья, — что Кидд причалил где-нибудь к берегу ночью и позвонил своему боссу еще раз. Он мог получить инструкцию вернуться назад и закончить работу.
— Возможно, но я убежден, что мы расследуем два убийства, а не одно, с двумя разными убийцами.
— Но, Молей, они должны быть связаны!
— Ну да, ну да, — заморгал инспектор. — Видите ли, Кидд должен будет причалить где-нибудь, чтобы пополнить запас горючего, тут-то мы его и схватим.
— Горючего для яхты? — Эллери пожал плечами. — Несмотря на всю свою тупость, он справился с заданием. Я сомневаюсь, что из-за такой ерунды, как заправка горючим, Кидд совершит ошибку. Возможно, у него где-нибудь в укромном месте припрятан запас топлива. Я не стану повтор...
— Хорошо, хорошо. У нас еще черт знает сколько дел. Пока я так и не удосужился осмотреть дом. Пойдемте, джентльмены. Хочу показать вам нечто поразительное.
Эллери извлек сигарету изо рта и жестко уставился на детектива.
— Поразительное?
— Это нечто. Такое вы видите не каждый день. Мистер Квин... даже вы. — В голосе Молея прозвучал скрытый сарказм. — Это должно находиться прямо по тропинке.
— Идемте, идемте, инспектор, вы нас нарочно интригуете. Поразительное — что?
— Труп.
— О! Замечательно, — усмехнулся Эллери. — Насколько я слышал, он был кем-то вроде Адониса.
— Вам надо посмотреть на него сейчас, — мрачно заявил инспектор. — Адонис по сравнению с ним был просто деревенщиной с бельмом на глазу. Готов поспорить, что не одна девица пожелала бы взглянуть на него хотя бы одним глазком, даже если он мертвее мертвой макрели. Это самое поразительное зрелище, которое мне доводилось видеть за все те двадцать лет, что я смотрю на мертвецов.
Самое поразительное заключалось в том, что на террасе за одним из столиков сидел мертвый Джон Марко, слегка съехав на стуле и продолжая держать в правой руке черную трость, почти горизонтально лежащую на плитке пола. Его темные кудри покрывала черная фетровая шляпа, немного сдвинутая набок, с плеч спадал черный театральный плащ, перехваченный металлической застежкой и стянутый у горла шнуром, под которым он был голым.
Не полуголым и не почти голым. Он был гол как в день своего рождения.
Оба мужчины разинули рот в изумлении, словно деревенщины на сельской ярмарке. Затем Эллери моргнул и посмотрел еще раз, дабы убедиться, не чудится ли ему это.
— Боже мой, — произнес он таким тоном, к какому прибегает эксперт, который с благоговением созерцает произведение искусства.
Судья Маклин смотрел молча, будучи не в состоянии что-либо сказать. Инспектор Молей стоял в стороне, с невеселой улыбкой наблюдая за их потрясенными лицами.