Судья уставился на нее во все глаза.
В дверях ванной комнаты стояла Сесилия Мунн. С ее лица словно сорвали маску. Очевидно, спокойное выражение, которое она ежедневно демонстрировала миру, служило чем-то вроде слоя косметики. Под ним скрывалось нечто совершенно иное, бесстыдно обнажившееся сейчас — грубое, неприкрытое и отвратительное, таившееся в змеевидных губах, бледной упругой коже и тигриных глазах. Одной рукой Сесилия хватала пустой воздух, второй размахивала обыкновенным ножом для резки хлеба, который, видимо, стащила из кухни. Ее халат распахнулся, полуобнажив маленькие, упругие груди.
Перед ними была резко выгравированная картина, олицетворявшая собой человеческий гнев, отчаяние и ужас. Даже светлые волосы женщины были этим заражены — они торчали во все стороны. Весь ее ощетинившийся, полный дикой ненависти вид вызвал у обоих мужчин оцепенение.
— Боже правый, — прошептал пожилой джентльмен, — это же просто животное! Я никогда не видел...
— Ее обуял страх, — тихо пояснил Эллери. — Страх. Их всех обуял страх. Должно быть, этот Марко в каком-то смысле был Макиавелли и Вельзевулом в одном флаконе. Он пригвоздил страхом...
Белокурая женщина вдруг метнулась словно кошка — прямо к выключателю. И сразу же наступила кромешная тьма.
Они лежали, застыв на месте. Только одно могло вызвать такой спонтанный рефлекс мышц — она услышала, как кто-то приближался.
Казалось, прошла целая вечность. Хотя на самом деле секундная стрелка на часах Эллери дернулась лишь несколько раз. Затем свет вспыхнул вновь. Дверь была снова закрыта, и спиной к ней стояла миссис Констебль, а ее рука все еще лежала на кнопке выключателя рядом с дверным косяком. Миссис Мунн исчезла.
Обвислая туша толстухи походила на застывшее желе. Ее всю словно раздуло изнутри: глаза, грудь и все заплывшее жиром тело выпятилось наружу. Но более всего выражали ее глаза, глядящие на изуродованную кровать, разбросанные на полу вещи и опустошенные ящички. Для Квина и судьи это было все равно, что смотреть замедленные кадры фильма. Они могли проследить каждую мысль, отражавшуюся в ее глазах и на ее измученном лице. Оно больше не казалось пустым и застывшим. Все ее тело под шелковым халатом дрожало, сотрясаясь каждой клеточкой жирной плоти. Изумление. Ужас. Догадка. Разочарование. И наконец, страх, растворивший все остальное. Миссис Констебль расплавилась от страха, словно огромная свеча, оплывшая в гору теплого жира.
Бесформенной грудой плоти осев на пол, она зарыдала так, словно ее сердце разрывалось на части. Женщина рыдала беззвучно, отчего ее горе выглядело еще более омерзительным. Они могли видеть красное нёбо ее широко открытого рта и огромные бусины слез, катившихся по ее лицу. Сидя на коленях, она раскачивалась из стороны в сторону в горестном экстазе, из-под халата торчали ее огромные голые колени.
Миссис Мунн по-кошачьи гибко вышла из-за спинки кровати и уставилась на бесформенную массу, рыдающую на полу. Звериное выражение исчезло с ее жесткого, красивого лица. Презрительный взгляд красавицы выражал едва ли не сочувствие. В руке она все еще сжимала забытый нож.
— Несчастная идиотка, — бросила Сесилия женщине на полу.
Эллери и судья слышали это отчетливо.
Миссис Констебль прекратила раскачиваться, очень медленно открыла глаза. Потом мгновенно вскочила на ноги и, запахнув на груди халат, уставилась на блондинку.
— Я... я... — Затем ее пораженный взгляд скользнул по ножу в руках миссис Мунн, и с толстых щек мгновенно сбежали остатки краски. Она попыталась заговорить, но голосовые связки подвели ее. Наконец пролепетала:
— Вы... Нож...
Миссис Мунн сначала не поняла. Но потом до нее дошло, чего испугалась толстуха, и она, улыбнувшись, швырнула нож на кровать.
— А, это, вам нечего бояться, миссис Констебль. Я про него совсем забыла.
— О, — приглушенно вырвалось из груди несчастной толстухи, ее руки принялись теребить край халата, глаза оставались полузакрытыми. — Я... должно быть, ходила... во сне.
— Вам незачем прикидываться перед крошкой Сесилией, дорогуша, — сухо произнесла миссис Мунн. — Я тоже одна из его милашек. Так, значит, он совратил и вас, да? Кто бы мог подумать?!
Толстуха облизала губы.
— Я... что вы имеете в виду?
— Мне следовало бы догадаться. Вы такая же светская дама его круга, как и я сама. Он вам тоже написал, да? — Ее жесткие глаза прошлись по уродливой, деформированной фигуре немолодой женщины все с тем же выражением презрительного сочувствия.