— Думаю, что с большим трудом, но представляю. Я имею в виду, в вашем случае. Вы, как мне кажется, значительно продвинулись в вопросах этики с тех пор, как мы виделись с вами в последний раз.
— Эволюция, судья, эволюция, — улыбнулся маленький человечек. — Кто я такой, чтобы оставаться неподвластным требованиям времени? Новые веяния в профессии...
— Чушь, — отрезал судья.
Эллери не отрывал взгляда от подвижной физиономии адвоката. В ней все постоянно двигалось: глаза, губы, брови, морщинистая кожа. Луч солнца, проникавший сквозь окно, отсвечивал от его лысой макушки, образовывая вокруг головы нечто вроде нимба. Уникальное существо! — подумал Эллери. И опасный противник.
— Когда вы видели Марко в последний раз? — рявкнул Молей.
Пенфилд соединил вместе кончики пальцев.
— Дайте подумать... О да! Это было в апреле, инспектор. И вот теперь он мертв. Что ж, это еще одно знамение неподкупности фортуны, не правда ли, мистер Квин? Плохой актер... и вот смерть. Как странно. Двадцать лет преступник-убийца ускользает от рук нашего правосудия, и вот в один прекрасный день он наступает на банановую кожуру и ломает себе шею. Весьма печальный комментарий к нашей судебной системе.
— По какому вопросу?
— Э?.. О, извините, инспектор. Зачем он виделся со мной в апреле? Да-да, конечно. В очередной раз посоветоваться, так сказать, по делу. Я дал ему лучший из приемлемых советов.
— Какой?
— Изменить свою жизнь, инспектор. Я всегда читал ему нотации; Марко был симпатичным парнем, несмотря на все свои слабости. Но он не желал слушать, бедняжка, а теперь вы только взгляните на него.
— С чего вы взяли, что он был плохим актером, Пенфилд? Если ваши отношения носили такой, черт побери, невинный характер?
— Интуиция, мой дорогой инспектор, — вздохнул адвокат. — Невозможно проработать в суде Нью-Йорка в течение тридцати лет без того, чтобы не развить в себе сверхъестественное шестое чувство в отношении мыслей преступника. Уверяю вас, это было не более чем...
— Так вы никогда ни к чему не придете с нашим другом Пенфилдом, — мрачно усмехнулся судья. — Он может вилять часами. Я лично наблюдал, как он это делал, инспектор. Предлагаю вам говорить по существу.
Молей глянул на Пенфилда, выдвинул ящичек из стола, нащупал в нем какой-то листок и бросил его через стол маленькому человечку:
— Прочтите это.
Мистер Лукас Пенфилд позволил себе принять удивленный вид, потом неодобрительно улыбнулся, извлек из нагрудного кармана очки в роговой оправе, водрузил их себе на копчик носа, осторожно взял лист и прошелся по нему глазами. Он читал с большим вниманием. Затем положил лист обратно на стол, снял очки и, убрав их в карман, откинулся на спинку стула.
— Ну и?.. — поинтересовался инспектор.
— Это письмо явно адресовано мне, — негромко проговорил Пенфилд. — Могу предположить, по тому, как оно резко обрывается, что закончить его помешала смерть, значит, последние мысли Марко были обо мне. Боже мой, как это трогательно, инспектор. Благодарю вас, инспектор, что вы позволили мне взглянуть на это письмо. Что я могу сказать? Оно слишком трогает, чтобы говорить. — Он и в самом деле полез в карман брюк за носовым платком и высморкался.
— Фигляр, — негромко обронил судья.
Кулак инспектора грохнул о стол; он вскочил на ноги.
— Вы так просто не отделаетесь! — прорычал он. — Мне известно, что вы и Марко переписывались все лето! Мне известно, что вы уладили по крайней мере одно дело о попытке вымогательства, когда для вас обоих запахло жареным. Мне известно...
— Сдается мне, что вам многое известно, — осторожно вставил Пенфилд. — Пролейте свет.
— Мой друг, Дэйв Леонард, из столичного агентства написал мне о вас все, ясно? Так что не думайте, что вы можете морочить мне голову, разводя тут бодягу о конфиденциальности ваших деловых отношений!
— Хм. А вы, вижу, не сидели сложа руки, — пробормотал маленький человечек, восхищенно глядя на инспектора. — Да, это правда, Марко и я переписывались этим летом. И я заходил к Леонарду — он просто симпатяга — несколько месяцев назад в связи с интересом моего клиента. Но...
— О каком «большом куше» писал Марко? — заорал Молей.
— Боже мой, инспектор, не надо так горячиться. К тому же я вряд ли могу истолковать мысли Марко. Я не знаю, что он имел в виду. Он был не в своем уме, бедный парень.
Инспектор открыл было рот, потом закрыл его, глянул на Пенфилда, наконец повернулся и гневно потопал к окну, пытаясь вернуть самообладание. Пенфилд сидел с выжидающей улыбкой на лице.