Третье: он знал местность настолько хорошо, чтобы быть осведомленным о приливах и отливах.
Четвертое: он был прекрасным пловцом. Поскольку он пришел морем, то должен был приплыть с лодки, находящейся на якоре на некотором расстоянии от берега, и не слишком близком, дабы не привлекать внимания. Но если он приплыл с лодки, он должен был снова вернуться в лодку после совершения преступления. Однако, как я уже говорил ранее, он был вынужден уйти другим маршрутом...
— Подожди...
— Позволь мне продолжить. Чтобы уйти по шоссе, ему потребовалась одежда, поскольку на нем не было ни плавок, ни купального халата; заведение Стеббинса прямо напротив выхода с Испанского мыса — единственного места, через которое он мог уйти из поместья по суше, — а он не хотел рисковать и выходить на этот залитый светом перекресток нагишом. Поэтому вышел на шоссе в одежде Марко и направился к одному из общественных пляжей. Все пляжи находятся приблизительно в миле от бухты, как мы уже отмечали. Так что же он сделал? Разделся на общественном пляже — совершенно пустынном в половине второго ночи, — связал одежду в узел (он не хотел рисковать, оставляя ее на берегу) и проплыл с узлом в руке обратно к лодке, как минимум, милю. Отсюда, как я сказал сам себе, следует логический вывод: убийца был превосходным пловцом.
— Тут есть просчет, — заметил судья, когда Эллери замолчал, переводя дыхание. — Ты говоришь, что он должен был вернуться в лодку. Не обязательно...
— Еще как обязательно! — возразил Эллери. — Он приплыл голым, верно? Разве он рассчитывал возвращаться сушей — голым? Нет, он собирался поплыть обратно к своей лодке. Если он планировал преступление, то позаботился о средстве передвижения, поджидавшем его. Но продолжим.
Пятое: физически он должен был походить на Марко. Почему? Чтобы одежда Марко оказалась ему впору и чтобы Стеббинс или какой-либо другой встречный, увидев его по дороге на общественный пляж, не заметил ничего несуразного в его наряде, что могло бы привлечь внимание и навлечь на него подозрения, если впоследствии их допросили бы как свидетелей. Высокий мужчина — явно схожий строением тела с Марко.
И шестое: у преступника прежде имелся доступ к дому Годфри. Это было самым важным.
— Ты имеешь в виду записку?
— Ну да. Он воспользовался машинкой Годфри, чтобы напечатать фальшивую записку. Но машинка никогда не покидала дом. Следовательно, тот, кто напечатал записку, должен был посетить дом или принадлежать домашнему кругу Годфри, чтобы иметь возможность воспользоваться машинкой. — Эллери притормозил на красный свет, затем вздохнул. — Итак, к чему я пришел? Роза Годфри, если даже предположить, что мы сомневаемся в правдивости ее истории, что девушка всю ночь провела связанной в коттедже Уоринга, могла ли она после всего быть преступницей? Роза не умеет плавать. Не умеет печатать. И если бы она замаскировалась в одежду Марко — теоретически, — то непременно взяла бы его шляпу, чтобы скрыть длинные волосы. Но шляпу Марко не взяли. Так что Роза сразу отпадает.
Кидд? Это невозможно, по той причине, что, по описаниям, это громадный детина, настолько огромный, что ни за что бы не влез в одежду Марко. И ботинки — помнишь, с каким ужасом Роза описывала его гигантские ботинки? Нет, нет. Только не Кидд.
Могли также иметь место, — с усталой улыбкой продолжил вспоминать Эллери, — непредвиденные возможности. Например, Констебль — несчастный Лаурин муж, инвалид. Но даже он исключался с точки зрения логики. Он никогда не встречал Годфри и поэтому не мог знать о любви миссис Годфри к утреннему плаванию; он никогда не бывал в доме Годфри и не мог бы напечатать письмо Розе.
И еще Уоринг, хозяин коттеджа и яхты. Почему нет? Хотя бы потому, что, по Розиному описанию, он очень маленький человек, и он никогда не был, следуя твоим собственным показаниям, Солон, внутри дома Годфри.
Оставался только Каммер. Я не знал наверняка, что он мертв, и должен был принять его во внимание тоже. Он был близок с Розой, поэтому знал о ее связи с Марко. Каммер определенно знал, что его сестра Стелла каждое утро рано купается. Если помнишь, миссис Годфри говорила нам, что он часто сопровождал ее? Он был спортсменом — любил мыс, ходил на яхте и, несомненно, должен был знать о приливах и отливах. Как Каммер плавал? Просто превосходно, со слов его сестры. Подошли бы ему вещи Марко? О да; он был с убитым одного размера — со слов Розы. И последнее, Каммер явно имел доступ к пишущей машинке Годфри, поскольку постоянно проживал в его доме. Так что Каммер — единственный, кто соответствовал всем этим условиям, и, более того, единственный, кто находился в море (исключая Кидда) в ночь убийства и мог быть преступником. Вот и все.
— Я думаю, — заметил судья после некоторого молчания, — что не надо быть семи пядей во лбу, чтобы реконструировать то, что должно было случиться, после того как ты вышел на Каммера как единственно возможного убийцу.
Эллери с силой нажал на акселератор, и мимо них со свистом пронесся грузовик.
— Разумеется, это было проще пареной репы. Если Каммер — преступник, то тогда становилось ясно, что весь инцидент с похищением был подстроен. Подстроен самим Каммером, чтобы удалиться с поля действия при таких обстоятельствах, которые вызывали бы сочувствие, и чтобы все считали, будто он не мог не только эмоционально, но и физически совершить преступление. Очень умно, слишком даже умно.
Было ясно, что он нанял для своего похищения этого негодяя Кидда, вероятно сказав монстру, что это просто розыгрыш, или же правду, заплатив черт знает какую сумму за молчание, хотя бы временное. Каммер вовлек в похищение Розу, потому что ему был нужен свидетель — надежный свидетель, который потом рассказал бы полиции, как отважно держался ее дядя, как он сопротивлялся и каким беспомощным оказался в лапах этого гориллы. К тому же немаловажно было устранить с пути Розу, чтобы она не испортила игру.
Все представление было заранее прорепетировано Каммером и Киддом, даже удар в живот Кидда и хук, лишивший Каммера «сознания». И все это ради Розы! Намек на то, что Каммер был явно перепутан с Марко — чтобы он настойчиво обращался к нему как к Марко! — был придуман с целью подготовить полицию к невиновности Каммера и к той мысли, что убийца Марко пришел откуда-то со стороны. Каммер достаточно хитер, чтобы понимать, что полиция не примет Кидда за убийцу Марко всерьез; между ними двоими не было никакой связи. Поэтому он придумал телефонный звонок Кидда «кому-то» — можешь быть уверен, он предусмотрел, чтобы Роза могла все слышать, — как если бы Кидд докладывал своему боссу; как если бы у Кидда имелся босс (отличный от самого Каммера, разумеется). Учитывая, что, пока Кидд звонил, а сам Каммер лежал на песке «без сознания», все вышло на редкость убедительно! На самом деле происходило, думаю, следующее: Кидд набрал один из номеров Годфри, подождал, пока не раздался щелчок соединения на другой стороне, означавший, что кто-то взял трубку, немедленно нажал на рычаг, разорвав связь, и затем спокойно провел одностороннюю беседу. Нет-нет, мы все попались на удочку о капитане Кидде, как ехидно и рассчитал Каммер. Он представлялся нам ни кем иным, как полным недоумком, способным лишь тупо следовать указаниям. Одним словом, актер-моряк.
— Но как смог Каммер подбросить записку? Его ведь не было в доме, когда она была...
— Найдена? Очень просто. Ее нашли не тогда, когда он ее подбросил. Он оставил ее в гардеробной Тиллера сразу же после ужина, перед тем как пригласил Розу с ним прогуляться. Он знал, что Тиллер не обнаружит записки раньше девяти тридцати — еще одна характеристика убийцы: его знание привычек Тиллера, — из чего следовал бы вывод, что она была напечатана и оставлена после «звонка» Кидда своему «боссу». Ты помнишь, что Корту в то утро, когда мы нашли в коттедже Уоринга связанную Розу, позвонил анонимный голос и сообщил, где можно найти девушку. Где бы он ни скрывался на побережье, он рискнул появиться в публичном месте ради этого звонка. Я подумал, что он скорее был готов сдаться, чем позволить упасть с головы Розы хотя бы волоску. Он хотел убедиться, что ее найдут как можно скорее.