Как водится, на колонну пленных вышли пялиться зеваки, которых немало собиралось по обочинам. Причем некоторые смотрели на своих солдат даже и с ненавистью — оттого, что проиграли, или как? — а другие с холодным равнодушием. Еще было обидно видеть, с каким интересом штатские смотрели на победителей. Ну а чего они хотели, солдаты разгромленной армии? Небось, думали, что «крымнаш» — это навсегда! Я тут не столько даже про Судеты и Силезию, где вермахт, типа, защищал немцев, но и буквально про полуостров Крым, тот же какое-то время был под фашистами. И вот Райнер — что совсем не удивительно, да и что еще он мог сказать — чувствовал себя преданным и проданным (verraten und verkauft). Мир, в котором он вырос, рухнул, и это было ужасно — так он это сформулировал. И, конечно, это был удар по психике. Вот еще несколько часов назад ему хотелось жить, он страстно желал спастись — а теперь поведи его на расстрел, он бы только пожал плечами. Райнер еще рассказывал — как и другие воевавшие во Вторую мировую немцы — про болезненное чувство: вот, верили в систему, а оказалось, что их обманули, их использовали. Это чувство у них усилилось, когда пошла информация про концлагеря. Вот теперь не знаешь — верить этому или нет? Слова красивые, да. Но мы-то помним, сколько было внезапно прозревших в 1991-м у нас. Ах, они не знали! Ах, не догадывались! Совсем, что ли, тупые? Или придуривались, чтоб устроиться получше? Слаб человек…
Англичане в какой-то момент всё же додумались обыскать своих пленников — и с любопытством рассматривали найденные артефакты. К примеру, выписку из приказа о пятидневном аресте или повязку со свастикой — это всё было найдено в вещах Райнера. Повязку кто-то из англичан счел своим долгом бросить на землю и потоптать своим ботинком. Что у кого осталось мало-мальски ценного, всё забрали.
Пленных передавали из руки в руки, и на каком-то этапе очередные англичане забрали у них камуфляжные куртки — зачем? Апрель 45-го был довольно холодным, но куда уж тут жаловаться и ныть, после поражения — и тем более после сенсаций про (фашистские) концлагеря. Хорошо у Райнера остался весьма теплый спецовочный комбинезон, в таких артиллеристы чистили стволы орудий.
Когда пленных согнали на ночлег в хлев, они улеглись, прижавшись друг к другу, для тепла, и по очереди рассказывали истории про то, кто как провел свой последний день на войне. Оказалось, что коллеги с соседней батареи решили честно выполнить приказ — и разок пальнули по британскому танку. Так тот в ответ прямым попаданием накрыл противотанковый расчет. Так погибли немецкие патриоты, верные долгу и присяге.
Райнер вспоминает какие-то подробности, вроде и мелкие, но для него таки важные.
Пленных собрали в кучу и повезли, не сказав куда. Сперва на грузовиках. Потом — в товарняке. Гашек писал в книжке про Швейка, что тогда в вагон набивали 40 солдат. А вот Райнер запомнил, что их, немецких пленных, натрамбовывали по 50. Сидячих мест было только 15, так что сидели по очереди. Было тесно, душно, но никто не хотел стоять у окна — с улицы в него залетали камни: это местные хотели хоть как-то поквитаться с фашистами, ну хоть с безоружными, задним числом, пусть даже и не очень героически.
Потом пленных выгрузили — как выяснилось, в Вестфалии, под Мюнстером — и погнали в пункте санобработки, а там посыпали дустом, вши же. Райнер было обидно, что после «обработки» всем ставили штамп за ухом, — ну как скоту на бойне. После выдали одеяла: по два на шестерых. А почему не одно на троих? Очень просто: на одно укладывались, поперек, а вторым укрывались, как раз хватало на шестерых. Пищевое же довольствие — а это важнейший ведь вопрос, что на фронте, что в плену — было такое: шесть (опять шесть!) галет на человека в день.
Дальше — дорога в Бельгию, в лагерь. В грузовики набивали 50 человек, больше просто не удавалось втиснуть. Понятно, ехали стоя.
Да, да, Бельгия, причем франкофонная ее часть! Я напомнил Райнеру, как мы с ним говорили по-французски, в России.
— По-французски? Не помню я такого.
Ну, забыл, и не удивительно, прошло 30 с чем-то лет. Да и говорили мы тогда по пьянке.
По прибытии в Бельгию английский конвой передал пленных местным охранникам, и те злобствовали, пытаясь показать, что они — победители в этой войне! Немцам это было смешно, но кто хихикал, тот быстро получал удар прикладом. Бельгийцы, что забавно, пытались копировать союзников и подавали команды на английском, тщательно стараясь передать произношение. Come on они выкрикивали как kamaan, отметил Райнер.