Сегодня большой праздник — Вознесение. У нас по этому поводу выходной. Вечером выпью полбутылки вина. Показали фильм „Двое в большом городе“. Из него ничего не вырезали — никакой цензуры! После фильма в столовой еще послушал музыку. Там было много пьяных! Вот интересно — на какие деньги люди напиваются?
Мастер сказал, что в июне нас отпустят. Не верю! Они уж с января говорят, что освободят нас со дня на день…
10 июня 1946. Второй день Троицы. Выходной! Вчера нам на семерых дали 700 г маргарина, 930 г сахара, 250 г какао-крема, 7 яиц, два кило хлеба. А вечером мы еще получили 21Л ящика пива! Я выпил бутылку вина, пять бутылок пива и бутылку яблочного сока. Ложился спать — всё было хорошо. А ночью мне стало плохо, я чуть не умер! Долго и мучительно блевал. Хорошо, что сегодня голова не болит.
13 июня. У нас появились черешня и клубника, но это всё еще очень дорого. Я заказал себе часы за 700 франков. Платить договорился четырьмя траншами. Послал домой открытку.
Прошел слух, что нас отпустят в отпуск домой на 8 дней, а после мы сможем вернуться сюда и работать по найму, за вольную зарплату, и свободно передвигаться по округе! Но дальше 8 км от лагеря отходить будет нельзя.
27 июня. В воскресенье в лагере давали оперетту „Девушка с Рейна“ и показывали фильм „La chanson d'une nuit“.
Думаю о своем отношении к Богу и религии. Пока не могу ничего четко сформулировать. Из-за этого чувствую себя только наполовину человеком.
Говорят, в Северной Франции бастуют тысячи военнопленных…
Мой приятель Ханс получил письмо из дома. Его подружка гуляет с американцем! Он убит горем. Хорошо, что я еще не обабился…
Вчера в лагере продали больше 300 наручных часов — по цене от 375 до 475 франков. Надеюсь, к следующему завозу товара у меня тоже будут деньги на покупку. Иногда удается немного подработать. Вот срисовал с фотки жену Хайнца, мой гонорар — 30 франков…
Вольные пригрозили забастовкой.
Нам всем выдали дополнительно по кило маргарина за июнь. А вот колбасы и не дают… Иногда она бывает в столовой — но по какой цене! Бельгийцы говорят, что с осени отменят карточки на табак и хлеб.
10 августа я наконец купил швейцарские часы! За 375 франков! А еще в счет мясного пайка дали по банке американской тушенки на брата.
Я получил новую спецовку! И — мы переехали в новые барак, а старый, еще английский, снесли.
И вдруг новость: ни с того ни с сего арестовали пять человек в бухгалтерии. Воровали? И — пятерых артистов варьете: может, из-за того, что они гомосексуалисты? Как бы то ни было, мы остались без вечерних представлений, к которым так пристрастились…
Мать пишет, что из еды можно достать только кожу и кости.
К началу зимы я купил себе свитер, перчатки и шаль. А в каптерке мне выдали новый бушлат.
Убило в шахте нашего товарища, он итальянец. Ужас. Мы послали его семье письмо с соболезнованиями и собрали (54 человека) 1000 франков. Письмо через месяц вернулось — семья переехала неизвестно куда. Хорошо, деньги не успели отправить.
Настал 1947 год. Послал домой три пакета с едой от YMCA, каждый стоил, между прочим, 125 франков!
Из дома пишут — жрать нечего. На человека в день приходится по карточкам 250 г хлеба, 30 г маргарина, 30 мармелада, 15 г мяса, 15 сахара, 7 г жира. На месяц — 4 кило картошки. Мать весит 100 фунтов… Может, ей все-таки снова станут платить пенсию. Пишет, что вокруг у них там — сплошные руины. Из 10 церквей осталось две. Из 12 школ — три…»
Кто был из западной зоны, тех отпустили по домам еще в 45-м. А кто из восточной — те отмотали двушку с хвостиком. Их, как и обещали, выпустили в сентябре 1947-го. Лагерное начальство пугало:
— Из восточной зоны вас всех в Сибирь отправят!
Было реально страшно: а вдруг?
И вот, наконец, мы отработали последнюю смену в шахте… С товарищами, которые оставались, мы тепло попрощались. Мастер сделал мне подарок — фунт кофе. В столовой я купил полкило табака и шесть вареных яиц на дорогу — впрочем, в пути выяснилось, что они все тухлые.
Товарняком нас довезли до пересыльного лагеря. Там переночевали и на другой день доехали до границы британской зоны, получили справки об освобождении и по 40 марок на брата. А вот денег, которые у нас отняли еще в первом лагере, обещая после отдать, — никому не вернули, конечно.
Мы перешли пешком через демаркационную линию — и дальше как белые люди поехали уже не товарняке, а пассажирским поездом!
Но это была еще не полная свобода — пришлось вытерпеть двухнедельный карантин. Боялись что мы привезем заразу!
— А не было такой мысли — поехать в Западную Германию?
— Нет, конечно!