Живьем же я впервые увидел его в его же Горби-Фонде на какой-то годовщине Раисы Максимовны. Но смотрел я больше не на него… А на девчонку удивительной чувственности. Я уж было кинулся к ней знакомиться (не могу сейчас вспомнить, с какой целью, это был подсознательный импульс) — но меня кто-то одернул:
— Ты что, сдурел? Это же внучка Горбачева!!!
Надо сказать, что я почему-то сразу успокоился и вернулся на место. Внучка президента СССР — это типа святое.
А вскоре в модном журнале «Медведь» вышла эротическая съемка этой вот внучки! Развели меня как лоха. Ах, типа, святая.
В кусок времени — от первого показа вождя в ящике до моей встречи с его исторической внучкой — столько всего успело вместиться… В промежуток влезла целая жизнь! От хмурого худосочного Совка, где Горби был одним из унылых бюрократов, скучно вравших насчет коммунизма, — до постсовецкого московского блистательного Вавилона, в котором Михал Сергеич себя довольно уютно начал чувствовать, ворочая миллионами и наслаждаясь любовью Запада. В основном почему-то только Запада — хотя и это тоже немало.
Впрочем, не думаю, что я умней Горби. Не мне его поучать, особенно задним числом. Как некоторые…
Но я часто думал о его жизни. Конечно, когда работаешь с человеком бок о бок, да еще с таким великим, интерес неизбежен, хоть какой-то…
Какие-то детали меня цепляли. Витя родился в крестьянской семье. Ему с детства приходилось в каникулы не на курорты, не в пионерлагеря ездить — но вкалывать в полный рост, по-взрослому. С отцом, на комбайне, помощником.
— А кто такой Витя? — спросите вы. Вот, вы не знали, что будущий президент был же Витей сперва назван. Но дед Андрей, когда решил пацана крестить — ну а его вы ждали от крестьянина-единоличника, оттянувшего срок на лесоповале? — перед началом обряда поменял пацану имя. С Виктора, с победителя — вот на Мишу, который в конце концов потерпел очень зрелищное поражение. («До свиданья, наш ласковый Миша».) Смена имени — это не шутка. Это поворот линии жизни и перемена Судьбы.
Второй дед нашего Горби, с опереточным именем Пантелей Гопкало, как будто он — персонаж какой-нибудь «Свадьбы в Малиновке», был хотя и активистом и зверствовал при проведении коллективизации, но тоже пострадал от совецкой власти, будь она неладна — побывал в ссылке как троцкист. Небось Миша с самого начала хотел сбежать подальше от этого идиотизма деревенской жизни… От которого ему иногда удавалось спрятаться на сеновале, а это всяко получше лесоповала — и там в счастливом уединении по три дня кряду читать «Всадника без головы». Смешно. И всадник не абы какой, а — без головы… Погружение в фэнтези типа теперешнего сериала Westworld! Небось эти сказки отвлекали его от мрачных мыслей: всех кругом сажают ни за что, да и ссылка — тоже не сахар! Может, он думал: нахуя нам вот такая совецкая власть? Почему нами управляют вот эти фашисты, садисты ну или кто они там? Неровен час и самого посадят. Как водится, ни за что. Или он такого не думал? Верил, что лес рубят, щепки летят? Пусть гадов передушат, а он-то — хороший? А че ж не хороший — с отцом в одно прекрасное лето они отличились рекордным намолотом! И были награждены орденами, оба! Ого!
На этой почве школьника Мишу приняли аж в партию — ну, для начала кандидатом. Никто тогда не догадывался, что мальчик вырастет и станет не то что членом, а и вовсе мозгом партии.
А че-то рано как-то пошел он по партийной линии, в школе-то, а? Не рано. Ведь он школу кончил в 19 лет.
Второгодник.
Но это не от тупости, а по уважительной причине: он же был в оккупации, под (впоследствии любимыми) немцами, ну и пропустил учебный год. (Мог, казалось бы, по-немецки выучиться, живя так долго в Германии, то есть на территории Третьего Рейха. Ставропольнаш. А он еле-еле экзамен на четверку сдал. Как это всё странно и смешно.)
Горби после, кстати, рассказывал, что ему очень понравилось кино «Свои»:
— Я сам пережил вступление немцев. В 1942-м году в Ставропольском крае полицаи стали управлять. Мой дед — председатель колхоза, отец — фронтовик, вот меня и прятали. Кто были «свои»? Люди из нашего села Привольное упросили одного немолодого человека стать старостой, чтобы своих спасать. И после прихода наших всё село за него боролось. А ему все равно 10 лет присудили. Но он освободился досрочно — умер в лагере…