Управляющие мануфактурой были в восторге: за весьма скромную плату эти рабочие создавали настоящие шедевры! Аркадийцы согласны были работать без денег, лишь бы им дали землю для проживания. По совету темного, о котором я уже упоминал, новым рабочим предоставили небольшой островок посередине Бьевры, недалеко от мельницы Крулебарб, на месте нынешнего сквера Рене Ле Галла.
Тринитэ, не переставая изумляться услышанному, постепенно складывала в единое целое детали этой фантастической головоломки.
— Прошло несколько месяцев, — продолжал тем временем Любен, — и светлые аркадийцы стали привычной деталью парижского пейзажа. Обитатели квартала, в котором располагалась гобеленовая мануфактура, глазели на этих странных существ, медлительных, вечно глядящих себе под ноги, которые каждый день приходили на работу, а вечером уходили, почти не разговаривая друг с другом и тем более — с остальными рабочими. Их походка, напоминавшая поступь животных, постоянно вызывала насмешки — до такой степени, что остров, на котором они жили, прозвали Островом обезьян.
— Белых обезьян, — тихо произнесла Тринитэ, у которой никак не укладывалось в голове, что существа, столько лет прожившие в клетке зоопарка, на самом деле были… людьми!
Вода доходила ей уже до середины икр.
«Через двадцать минут вода зальет камин», — мысленно отметила девочка, которой так и не удалось по-настоящему согреться.
— Нельзя здесь оставаться! — сказала она вслух. — Из-за ваших россказней мы все здесь захлебнемся!
Любен буквально испепелил ее взглядом:
— Замолчи! Если и есть средство остановить эту катастрофу, ты не найдешь его, если не дослушаешь эту историю до конца!
— Но…
— Дай ему договорить, — вмешался Сильвен. Он решил во что бы то ни стало дослушать рассказ смотрителя, даже рискуя жизнью.
— В семнадцатом веке в менталитете аркадийцев произошла настоящая революция, — снова заговорил Любен. — Несмотря на огромную опасность, которой подвергся бы их мир в случае обнаружения его людьми, аркадийцы все же решили посвятить некоторых, пусть и очень немногих, людей в свою тайну.
Он замолчал. За дверью слышался громкий плеск воды. Дверь потрескивала, но пока не поддавалась.
— Разумеется, среди аркадийцев это вызвало новые бурные споры, едва не переходящие в сражения. Консерваторы были в ярости:
«Мы и без того уже достаточно рисковали, посылая наверх разведчиков и рабочих! Если нас здесь обнаружат, это будет означать конец нашего мира!»
Сторонники перемен возражали:
«Люди становятся все более смелыми и деятельными. Они все дальше углубляются под землю. Они изобрели новое оружие, которое называют огнестрельным. Если наиболее предприимчивые из них вторгнутся в наш мир и обнаружат нас, нам точно настанет конец. Но если мы отыщем среди них наиболее мудрых и доброжелательных и привлечем их на свою сторону, они смогут обеспечить нам защиту на долгие годы…»
И вторые одержали верх.
В Европе тем временем из среды мыслителей и философов выделилась особая группа: ученые. «Культура», «познание», «рационализм» — все эти понятия получили широкое распространение, и расчет аркадийцев оправдался.
Спустя несколько лет наиболее прогрессивные ученые своего времени, выбранные аркадийцами со всей необходимой тщательностью и осторожностью, были посвящены в тайну существования Аркадии. Некоторым даже посчастливилось увидеть ее своими глазами (правда, по дороге туда на глаза им надели повязки). Это было сделано для того, чтобы они смогли убедить остальных своих коллег, что незнакомцы не имеют ничего общего с ярмарочными шарлатанами. Само это путешествие стало наивысшей наградой — никто из ученых не мог даже мечтать о чем-то подобном. Они пришли в полный восторг, как на то и рассчитывали аркадийцы. Теперь ученые готовы были на все, чтобы защитить подземный народ. За это им было обещано разрешение поселиться в Аркадии навсегда и — единственная ложь — обрести бессмертие. Так был установлен договор, который на протяжении веков исправно соблюдался обеими сторонами: парижские ученые тайно оберегали Аркадию, в обмен на что аркадийцы предоставляли им свое чудодейственное вещество для научных исследований. Одним из этих ученых был Бюффон, в те времена директор Королевского ботанического сада.
Любен замолчал и снова устремил мечтательный взгляд куда-то вдаль.
Тринитэ все сильнее тряслась от холода.