Выбрать главу

– Не шуми! – Аякчаана, не дожидаясь, пока Оюна всех разбудит, открыла скрипучую дверь.

– Ты чего будильник не выключила? – обиженно терла заспанные пухлые щеки та. – Я пока его нашла, пол комнаты носом пропахала....

– На, вот, карауль, чтобы молоко не «убежало», – вместо приветствия Аякчаана подтолкнула сестру к плите, а сама быстро достала хлеб из хлебницы и принялась энергично его нарезать. Оюна послушно передвинулась, обреченно вглядываясь в молочную пену через стеклянную крышку:

– Ая, – жалобно позвала она.

– Чего тебе?

– А в школе страшно?

– Конечно, страшно, – хмыкнула Аякчаана. Это была ее недвняя забава – Оюна шла в первый класс, и очень волновалась, как у нее все получится. На рассказы взрослых о том, какая у нее будет замечательная школа, добрая учительница, она с сомнением вздыхала, ведь «эксперт» и «непосредственный участник» событий, старшая сестра, говорила совсем другое. Говорила: порют розгами (это тонкие гибкие веточки, Оюна как – то сорвала себе такую и для пробы ударила по ноге: эффект получился потрясающий, ревела пол часа, потом еще неделю рассматривала продолговатый синяк). Еще старшая сестра говорила: есть специальные темные комнаты с пауками и змеями, в которых запирают нерадивых учеников за «двойки» и плохое поведение. А еще говорила, что у ее, Оюниной, учительницы есть тайный дар – она умеет превращаться в большую прожорливую жабу с черными бородавками и съедает всех, кто окажется рядом с ней.

Конечно, Оюна смотрела фильмы про школу. Там ничего подобного не было. Но, кто его знает, вдруг ее школа – исключение.

И сегодня как раз надо идти в первый класс. Первое сентября. Мама форму погладила, и ей, и Аякчаане. Банты приготовила, большие, белоснежные. И колготки белые. И туфли. И ранец достали – новый, нежно – розовый, с большеглазыми феями с блестящими крылышками за спиной. Вдруг она сегодня получит «двойку» или сделает что – то не так, и ее, такую нарядную, посадят в ту ужасную комнату с пауками и змеями…

– Да ты уснула, что ли! – Аякчаана с силой толкнула ее, быстро снимая с плиты кастрюлю, переполненную пушистой пенкой. – Ничего тебе доверить нельзя! Сказала же – следи, чтоб не «убежало»! – Ругалась она, вытирая дымящиеся лужицы молока, но оно неумолимо темнело, оставляя на белой плите неаппетитные разводы, а в кухне – едкий запах. – Открой окно!

Оюна подбежала к окну, дернула за раму, та с треском распахнулась, увлекая за собой несколько цветочных горшков. Аякчаана даже подпрыгнула от грохота – конечно, мамины любимые фиалки и эти, как их там… орхидеи.

– Ой, – только и пропела первоклассница.

– Ай, – передразнила ее сестра.

Дверь скрипнула, пропуская внутрь кухни дедушку.

– Ну, ничего, ничего, – мгновенно оценив обстановку, покачал головой он. – Торопливость еще никому хорошую службу не сыграла.

Оюна шмыгнула носом и полезла в шкафчик под раковиной – за совком и веником, а Аякчаана, бросив оттирать плиту, поспешила взять кружку, налила в нее чай и подала дедушке.

– На, дедушка Учур, выпей, разбудили мы тебя.

– И тебе доброе утро, внученька, – дедушка улыбнулся. Сухими пальцами, в глубоких морщинках, взял кружку, с наслаждением вдохнул ароматный чай.

– Что приключилось – то тут у вас?

– Да, эта растяпа цветок разбила, – с раздражением буркнула Аякчаана.

– Не «эта растяпа», а «Оюна», – мягко поправил дедушка. – А ты что скажешь, внучка младшая?

Оюна, виновато мявшаяся с совком у открытого окна, подняла на дедушку полные слез глаза:

– Я в школу боюсь идти, – прохныкала она, – там злая учительница и комната с пауками!

Дедушка медленно перевел потемневший взгляд, посмотрел на Аякчаану, да так, что дотянулся до самых потаенных уголков ее мыслей.

– Подойди ко мне, Аякчаана, – тихо сказал дед, с глухим стуком поставив чашку на стол. Аякчаана сразу съежилась. Ой, что сейчас буде – е – е – т…

– Ты зачем сестру пугаешь? – прошептал Учур. – Зачем неправду говоришь? Зачем напраслину на хорошего человека возводишь? – Аякчаана молчала. Зато Оюна покраснела до кончиков волос, виновато оглядываясь на посеревшее лицо сестры:

– Я ему ничего не говорила! – умоляюще прошептала она одними губами. – Я не знаю, как он узнал…

Учур и это услышал. Его морщинистое лицо стало еще более строгим, а глаза наполнились колючей темнотой, и она тонкими напряженными змеями повисла в воздухе.

– А мне и не надо ничего говорить. Сам все вижу… Оюна, встань ровно! – приказал он. Та замерла. И властно прошептал. – На меня посмотри…

Глаза у Оюны распахнулись, она перестала моргать, и, кажется, дышать. Руки безвольно повисли вдоль тела. По тесной кухоньке в далекой эвенкийской деревне растекался запах сырого камня. Аякчаана остро почувствовала его – он всегда появлялся, когда дедушка сердился. И это было самое страшное – рассердить дедушку, своего главного заступника и помощника во всех начинаниях и делах. Главного друга и опору.