– Бабушка! – позвала она. Но старушка не оглянулась. Она сидела на коленях, припав к могильному холмику, словно не слыша и не видя никого. – Бабушка! – снова тщетно позвала Ярушка, и бросила испуганный взгляд на табличку с именем усопшего.
Сердце перестало биться.
На табличке значилось: «Ефросинья Степановна Никитина». Мама. И даты «15.01.7065 от С.М.18 – 22.06.7095 от С.М.». Двадцать второе июня. Это же позавчера, день, когда на Тавду напали джунгары, а она сама, Ярослава, была в подвалах Александрии, билась с Ирминой и духами Темного морока.
Холодок пробежал по спине.
Рядом еще один крест, такой же. Табличка гласила: «Николай Азарович Никитин, 12.10.7056 от С.М. – 22.06.7095 от С.М.». Отец. Ярославу бросило в дрожь. Уже знала она, что написано на двух крестах по – меньше. Взгляд скользнул по потемневшему дереву: «Руслан Николаевич Никитин, 13.01.7092– 22.06.7095» и «Марья Николаевна Никитина, 17.08.7084– 22.06.7095».
Вся семья тут. И мама с батюшкой, и брат с сестренкой. Никого не пожалели.
Сухой комок подкатил к горлу. Ярослава качнулась и опустилась на колени рядом со сгорбленной старушкой. Та встала, отряхнула темную юбку от опавшей листвы, медленно повернулась и пошла прочь. Ярослава не останавливала ее. Слезы застилали глаза, горячим потоком стекали по щекам. Она была уверена, что с ними все в порядке. Она точно знала, что их не было в Тавде в день нападения. Выходит, ошибалась? Вся семья здесь, никого не осталось. Ярослава всхлипнула, и заревела в голос, разрывая холодный туман в клочья.
Старушка тем временем, отошла подальше, за другую оградку, остановилась, перекрестилась, вошла, ссутулившись внутрь. Присела у могилки. Ярослава вздрогнула. Там кто – то еще? Но кто?
Она подошла ближе. Крупными почерневшими буквами выло высечено:
«Могиня, 10.10.6882 от С.М.– 24.06.7095 от С.М.». Бабушка. Сегодня. Сейчас!
– Да что же это! – закричала она. – Бабушка! Как же так? Этого же не может быть! – безумным взором уставилась она на сгорбленную спину. – Кто ты?
Голос ее дрогнул. Глаза высохли.
Старушка посидела у могилки, тяжело поднялась, распрямилась.
На Ярушку ярко синими невидящими глазами, не выражавшими ничего, кроме одиночества и обреченности, смотрела … она сама, Ярослава.
Девочка отпрянула, медленно оседая по металлическим прутьям оградки. Тяжело дыша смотрела она вслед самой себе, сгорбленной, несчастной, безрадостно в одиночестве прошедшей по жизни.
Воздух вокруг потемнел и сжался, давя на грудь, забивая ноздри, глазницы сухим сизым туманом.
***
Енисея оглянулась.
И поняла, что осталась одна. Темные плиты нефритового зала, покрытые мраморным кружевом колонны, белоснежный трон.
Рядом с ним, коленопреклоненный молился отец. Традиционные для таких случаев серебристые одежды тяжелыми волнами окружали его.
– Батюшка! – тихо позвала она его. Голос подхватило гулкое эхо, вознеся к вершине сводчатого потолка. Велимудр вздрогнул, обернулся.
– Енисея! Ты жива! – Енисея бросилась к отцу, стала его обнимать, поцеловала. – Как хорошо, так отрадно на душе, радость моя! Я снова вижу твои глаза.
Торопливые шаги нарушили идиллию.
– Енисея!
Девушка удивленно обернулась на встревоженный голос: из – за колонн выбежал Олеб.
– Прочь! Демон! – отец неожиданно бросился юноше наперерез, широко расставив руки. Тот, словно обезумевший, выхватил длинный меч, приготовившись принять удар.
Енисея не сразу поняла, что происходит, но слова отца отрезвили ее: в самом деле, как здесь, во дворце Маары мог оказать Олеб, ведь он не знает дороги. Девушка выхватила из ножен свои кинжалы, и встала рядом с отцом.
Олеб побледнел и остановился, медленно переводя взгляд с волхва на любимую.
– Енисея, здорова ли ты? – опешил он. – Ты ли это? Ведь это я, твой Олеб…
Велимудр не дал ему договорить:
– Нет, нет, не верь ему! – задыхаясь, шептал он. – Это демон, это навий дух! Убей его!
Енисея прищурилась и выставила вперед кинжалы, направив узкие лезвия на юношу. Тот сделал шаг вперед:
– Енисея, что ты?
– Не подходи…
– Убей его! – шептал Велимудр, бледнея и хватаясь за горло.
Олеб бросил меч к ногам Енисеи:
– Ты не ведаешь, что творишь, но я не стану причиной твоей погибели.
Енисея сделала медленный шаг в сторону, Велимудр – такой же кошачий прыжок в противоположном направлении, стараясь обойти Олеба со спины. Юноша не сдвинулся с места, настороженно наблюдая за передвижениями любимой.
18
С.М. – от сотворения мира или от сотворения Адама (С.А.). До 1700 года Россия применяла Византийский календарь, ведший свое исчисление от сотворения мира (или Адама). В 1700 году царь Петр I реформировал календарь, отказавшись от византийского в пользу римского, ведшего свое исчисление от Рождества Христова (Р.Х.), тем самым наша история «помолодела» на 5508 лет.