Это же Ирмина. С ней все ясно. Могиня не раз рассказывала прежде, из – за чего они, собственно, повздорили. И уже не суть важно – родные они были сестры, лучшие подруги, соседки… Были друзьями стали врагами. И в этом «стали» может быть миллиард причин, тонны обид, килотонны ожиданий…
И, действительно, могло ли иметь значение в этом случае то, что Катя приходится этой самой Ирмине родственницей. Так, десятая вода на киселе, может быть. Может быть одна капли родственной крови, за две – то тысячи лет.
Но все же…
Ощущение досады не покидало сердце девочки. Она уже думала, что зря рассказала все Ирмине. Той, похоже, все равно, кто она, а ей, Кате, это будет мешать с ней бороться. Если им, конечно, придется бороться…
Хотя, конечно, придется. Отсюда – то надо как – то выбираться и еще не ясно, какова Ирминина роль в этой истории с дочерью эвенкийского шамана. Вдруг это все, и в самом деле, она подстроила.
Так размышляла Катя, медленно прохаживаясь вдоль тронного зала от одной нефритовой колонны к другой.
Внезапно что – то ее насторожило. Девочка остановилась, прислушиваясь. Она подняла глаза на сводчатый потолок, из центра которого величественно спускалась многослойная хрустальная люстра в виде гигантской медузы.
То ли шорох. То ли шепот. Не поймешь. Но звук нарастал.
Катя поняла, что он идет не с потолка, а из – под пола. Черные нефритовые колонны начали источать темный туман, легким шлейфом спадавший на каменные плиты.
Девочка не успела что – то понять или предпринять, как дымящиеся колонны, все разом, словно взорвались копившимся в них дымом, в одно мгновение заполнив им все пространство тронного зала. Катя задыхалась, отгоняя от себя угольно – черную взвесь.
– Ирмина, прекрати! – что было сил заорала она.
Злорадный хохот раскатами пролетел по зале, ударяясь о колонны, утопая в тумане.
– Напугалась, родственница? – ехидно поинтересовалась Ирмина. Она парила почти под самым потолком, так высоко, что Кате приходилось высоко задирать голову, чтобы видеть ее. Угольно – черная взвесь, словно продолжение ее полупрозрачного платья, струилась по ногам, нежно обволакивая их, и, ниспадая, растекалась туманом по нефритовому полу.
– Чего мне бояться – то, – проворчала себе под нос Катя, отряхивая с одежды осевший пепел. – К чему все эти эффектные выходы, а, Ирмина?
– Черным ветром светлую косу удержу, черной мглою схороню. Волки злые унесут твою душу Черному мороку на съедение, – шипящим шепотом отвечала ведьма. Ядовитыми змеями выползали из – под ее пальцев жуткие мутно – угольные тени, одна страшнее другой. Сталкиваясь друг с другом и сливаясь в одно непроглядное облако, они медленно окружали Катю, приближаясь к ней с каждым шагом все ближе и ближе. У Кати рот искривился от страха:
– Ирмина, что ты делаешь, мы же с тобой одна кровь, опомнись?! – кричала она. Черной стеной мгла копилась вокруг нее, все еще сгущаясь (будто черное может быть еще чернее!). – Помоги – ите!
– Снег не помеха, солнце и ветер, злые туманы, ты помощь не жди! – услышала она знакомые слова, совсем рядом, будто даже в своей собственной голове. Катя вздрогнула: неужели Черный морок проник в ее сознание? Неужели она сошла с ума?! Только странно: если она сошла с ума, то почему внутренний голос у нее стал мужской? А голос в ее голове продолжал: – Кто не отрекся от прожитого, верность Роду проявит пусть…
Катя огляделась по сторонам: черные тени, алчно протягивая к ней руки, горя глазами, приближались, медленно замыкая вокруг нее кольцо. Под сводчатым куполом парила Ирмина, сливаясь с Черным мороком, перетекая в него, будто она сама и есть Мгла.
– Дочь Велеса, Доля, принявшая на себя силу своего Рода, я, твоя плоть и кровь, забираю ее! Да служит Свет силам Тьмы!!!
Невидимая сила подхватила Катю, замерев в нескольких десятках сантиметров над черным нефритовым полом, и она снова оказалась в таком же океане темно – синем, мерцающем и бескрайнем, что и несколько дней назад, влекомая отравленным кинжалом. Сейчас тело приобрело небывалую легкость, будто она сама стала окружавшим ее туманом. Тоненькие струйки молочно – белого света безвольно потекли из – под ее пальцев, притягиваясь чернильной мглой, сливаясь с ней и пропадая, в конце концов, в ее глубинах.
Голос внутри тихо повторял:
– Кто не отрекся от прожитого, верность Роду проявит пусть. Снег не помеха, солнце и ветер, злые туманы, ты помощь не жди. Понимаешь ли ты, о чем эти слова?