Но едва Малик заметил, что Мидхат готов броситься на него, он с силой отшвырнул нож в сторону, и вдруг рукоятка ножа, ударившись о что-то твердое, раскололась пополам.
Фатима зажмурилась.
— Ай-ай-ай! — пропищала Айгуль, хотя она совершенно не понимала, какую ценность представляет собою этот нож.
Мидхат опомнился первым. Он нагнулся, взял в руки обе половинки рукоятки и лезвие.
Он хотел было отдать все это Фатиме, но неожиданно увидел в сердцевине рукоятки что-то похожее на маленький рулончик бумаги.
— Стойте, стойте! — заорал он. — Здесь что-то есть!
— Что? Где?
Юлай вырвал нож из рук Мидхата.
— Сейчас же прекратите все это! — властно прокричала Фатима, и все вздрогнули. — Я приказываю сию же минуту возвратить нож мне!
Когда нож, вернее то, что от него осталось, оказался в руках вожатой, она сказала спокойно:
— А теперь подойдите ко мне и садитесь в круг. Вот так, хорошо. — Она развернула рулончик. — Написано арабскими буквами.
— Арабскими? — переспросил Юсуф. — А ну, покажи! Ага, что-то похожее на молитву.
Он то приближал, то удалял бумагу от своих глаз, как делают все дальнозоркие старики. Это придавало ему важность. Но не только это. Дед снова почувствовал себя «на высоте», и вдруг он, давным-давно окончивший лишь двухгодичную школу медресе, так приосанился, что стал выглядеть едва ли не ученым.
— Сей-час, сей-час посмотрим, что здесь такое! Хотите послушать? Слушайте!
Оглядев ребят, Юсуф прочел текст, который и на самом деле напоминал какое-то таинственное заклинание:
— «Сын мой, тебе мое завещание. В двух местах остается клад: в устье реки Урюш и у озера Актау, в каменном строении, что с южной стороны…»
Собрание сочинений
Улучив свободную минуту, Иршат решил разобраться в своем поэтическом хозяйстве.
Он спрятался в кустах, чтобы никто ему не мешал, и разложил свои стихи прямо на траве.
Раскладка шла не как-нибудь, а по определенному плану: сперва башкирские стихи, потом русские (писал Иршат на двух языках), слева — стихи о природе, посередине — о школе, справа — о товарищах, юмор и прочие мелочи. Отдельное место было отведено письму из редакции «Пионерской правды», полученному Иршатом еще зимой.
Письмо это было на красивом бланке, красными буквами значилось на нем название газеты, и на машинке было напечатано:
«Дорогой Иршат!
Мы внимательно прочитали твои стихи.
К сожалению, в них еще очень много недостатков.
Ты плохо знаешь, что такое рифма.
Вспомни стихи М. Ю. Лермонтова:
Тут рифма точная: «одинокой — далекой», «голубом — родном».
Поэт четко соблюдает и стихотворный размер (ритм).
И стихи его звучат как музыка.
А твои пока трудно прочесть!
«Нам — нам» — это не рифма.
Кроме того, ты, Иршат, не знаешь, наверно, что нельзя считать своими стихи, если они похожи на стихи какого-нибудь поэта. Так, ты пишешь:
Это ведь очень похоже на лермонтовский «Парус»!
Ты пишешь нам, что до сих пор и не подозревал, что у тебя есть талант, а вот на днях сел и написал сразу десять стихотворений.
Нет, Иршат, такие стихи — это еще далеко не признак поэтической одаренности. Получится из тебя поэт или не получится, сейчас сказать трудно. Но вообще, если ты хочешь стать культурным человеком (а без этого о творчестве нечего и думать), то ты должен много читать, много знать.
Внимательно читай произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова, Мажита Гафури и других поэтов.
Желаем тебе, дорогой Иршат, успехов в учении!
С приветом —
литературный консультант Л. Савоненков».
Школьный поэт получил это письмо ещё во время зимних каникул. Он очень гордился этим письмом, но никому его не показывал: мало ли какие дела могут быть у поэтов, не обязательно всем об этом знать.
В стопке стихов о природе Иршат нашел незаконченное стихотворение, которое он собирался дописать.
Написано оно было по-башкирски и начиналось так: