Час спустя гости ушли, пожелав радушному хозяину удачи; они бесследно растворились в дождливой мгле ночи.
Эдик благодарил бога, что обошлось без свидетелей: жена с детьми ночевала на даче, соседи спали.
С той ночи ускорился темп жизни обычного преподавателя, он начал более активно, чем приятно удивил коллег, интересоваться летними археологическими экспедициями; выезжать на летние полевые раскопки.
Незнакомцы перед ним поставили цель, ослушаться их, всё равно, что ослушаться отца, равносильно самоубийству.
На внутренней части руки, возле локтевого сгиба красовалась красная татуировка изготовившегося к прыжку тигра и несколько иероглифов.
Бросив бизнес, Эдик не разорвал отношений с Витей Рябым. Они подружились, чувствуя, подспудно друг в друге некое родство душ. Подружившись семьями, устраивали совместные праздники. Однажды, рассматривая семейный фотоальбом Косиндо, жена Вити Рябого случайно обратила внимание на один групповой снимок: дородные бородатые мужчины в строгих костюмах и шляпах на головах, степенные женщины в нарядных платьях с рюшками и летними зонтиками в руках с маленькими детьми на коленях. Поинтересовалась у Эдуарда, откуда у них снимок. Родня жены, — с разрешения матери, отца уже не было, Эдик женился на русской девушке, — ответил он и спросил, в чём дело. Жена Вити крикнула мужу, чтобы он подошёл, ткнула ему снимок в лицо; спьяну (отмечали день рождения старшего сына Эдика) Витя ничего не заметил, сказал, ну, фотка и что. А то, повысила голос жена, у нас дома в альбоме есть точно такая! Так распорядилась судьба, что жёны историка и маститого бандита оказались родственниками, хоть и дальними. Это событие закрепило дружбу двух разных мужчин и ещё больше сблизило семьи.
Во время прошлогодней поездки со студентами на летние раскопки, обострившимся чутьём, интуиция временами обострялась до предела, взвинчивая Эдуарда Алексеевича, лишая покоя до нервного срыва, он, проснувшись среди ночи в палатке, понял, что многолетние поиски приближаются к концу.
Час, поворочавшись в узком и неудобном спальном мешке, он уснул. Перед пробуждением приснился сон.
Возле деревянного потемневшего сруба стоял умерший отец в традиционном народном костюме, молодой и красивый, таким он запечатлён на ранних фото, чудом сохранившихся при бегстве. Рядом стоит Эдик. Дверь дома без звука открывается, на крыльцо выходит красивая русоволосая девушка в кожаной накидке с луком и стрелами в руках, и направляется прямо к ним. Эдик хотел посторониться, пропустить девушку и не смог сдвинуться с места, стоял, будто пригвождённый. Не шевельнулся и отец.
Девушка прошла сквозь них, пройдя пару метров, обернулась и крикнула, в окне дома появилась седая голова мужчины. Ей ответили. Девушка махнула рукой, развернулась и пошла через большую поляну в лес, густой стеной, подступавший к самому дому.
Почувствовав взгляд отца, Эдик повернул голову. Отец безмолвно протянул руку в направлении дома, и услышал в голове его голос: — Здесь.
Не произнеся больше ни слова, отец повернулся лицом к сыну, прошёл сквозь него и, отойдя на пару шагов, растворился.
Эдик хотел попросить отца остановиться, подождать, не уходить, он хотел пойти вместе с ним, но с места не сдвинулся. По лицу от бессилия потекли слёзы, исказив от усилия лицо, он с трудом поднял правую ногу и … проснулся. Впервые в жизни судорога свела мышцы голени.
Заманить Витю Рябого на дачу проще пареной репы. Приглашение попариться в бане и сытно отобедать, решительно отмели насущные дела; одно то, с каким энтузиазмом он принял эту весть, стоило потраченного времени. Одно условие выдвинул Витя, его удовлетворили, без баб. Жён, то есть. Пойми, аргументировал он, они создания хрупкие, наших грубых шуток не поймут, их беречь надо, это, во-первых; в остальном же, ни попариться от души, ни выпить вволю не дадут.
Мясо пускало сок, томясь над раскалёнными углями. Падая на огонь, он вызывал революционное возмущение пламени, взлетали ароматные струйки дыма, и непередаваемый запах готового шашлыка распространялся вокруг, действуя возбуждающе на рефлексы.
— Хорошо-то как! — развалившись в кресле и потягивая охлаждённое пиво из бокала, мечтательно произнёс Витя, — так и жил бы где-нибудь в среди океана на необитаемом острове. Чтобы никто не мешал.
Определяя готовность мяса, Эдик снял шампур с мангала.
— Что мешает? — спросил он, — денег у тебя достаточно.
Потянувшись с хрустом, Витя ответил.
— В том-то и дело, денег, как и водки всегда мало. За третьей в магазин за угол не сбегаешь. Ну, посуди, кто я — скромный предприниматель; заметь, не индийский раджа или рокфелеровский отпрыск.
— Тебе ли на судьбу роптать, — резонно заметил Эдик.
— Не ропщу, дабы зря не гневить, — допив пиво, Витя жадным взглядом уставился на мясо. — Долго ждать, хавать хочется. Неси, не томи!
Часть шампуров, взяв к столу, другую Эдик сдвинул от жара, чтобы не пережарились, словно выполняя старинный ритуал, по одному кусочку медленно снял с шампуров на фаянсовое блюдо, выложенное листьями салата, и свежей зелени.
Ёрничая, произнёс, копируя Саида из «Джентльменов удачи»:
— Кушать подано. Садитесь жрать!
Потирая азартно руки, Витя пододвинул кресло к плетёному столу.
— Ох, кто бы знал, как же я проголодался!
Эдик усмехнулся.
— Аппетит, как вино, требует выдержки. Тогда и заплесневелая корочка хлеба покажется изысканнейшим деликатесом.
Уплетая мясо за обе щёки, Витя проговорил с набитым ртом:
— В тебе пропадает философ. Да!
Закусывать Эдик не торопился. Отставив пустую рюмку, вилкой чертил на салфетке.
— Я могу помочь тебе купить остров, — сказал он.
— Денег дашь, — не то спросил, не то констатировал Витя.
— Золото.
От неожиданности, Витя закашлялся и сказал, что так шутить во время еды преступление и услышал в ответ, это вовсе не шутка. По скромным подсчётам, шесть пудов, или сто килограмм. Клад, поинтересовался Витя, продолжая сомневаться в серьёзности слов родственника, откуда у обычного преподавателя в университете золото; разве что с жены снимет. И да, и нет, устроит такой ответ; если да — оно твоё. Не удержавшись, Витя спросил, в чём же тогда его, Эдика, профит. В твоей помощи и твоих людей. Клад, назовём его так, мы находим или отбираем; и повторил — золото тебе, мне прочее.
— Что может быть прочим, Эдик, пыль времён и запах гнили?
— Ты согласен? — повышая тон, настойчиво повторил Эдик.
— Да; но ты заикнулся «отбираем», — первое слово «находим» Витя в расчёт не принял.
Эдик наполнил водкой рюмки.
— Тебя это смущает?
Витя презрительно хмыкнул и размял плечи круговыми движениями.
— Жизнь стала унылой, скучной и монотонной! — резко опрокинул рюмку, скривился, приложив ладонь н6аружной стороной к губам; затем загадочно улыбнулся: — Давненько я не развлекался, Эдик!
Описывать дальнейшее неуместно: рядовая пьянка до беспамятства под шансон до первых звёзд. И обязательно «на бис» «Владимирский централ». Куда без него…
Геннадий Белых позвонил куратору Сильвестру Борисовичу и, неслучайно предложил встретиться в кинотеатре. Идёт увлекательный комедийный боевик с участием Джеки Чана в главной роли (артист нравился обоим); и как название этого фильма, чтобы как-то занять время, поинтересовался Сильвестр Борисович и напрягся, услышав — «Триада». Надеюсь, это шутка, серьёзно сказал он и гена ответил, что нет, на полном серьёзе такое название ленты, что поделать, у китайцев мода давать своей кинопродукции двусмысленные названия. «Неужели вы не в курсе?» — удивился Белых. «В курсе, — скрывая внезапно появившееся раздражение, сухо ответил Сильвестр Борисович. — Я в курсе курса доллара к рублю и в курсе курса корабля».
Фильм действительно оказался интересным, смешным и немного грустным. Прекрасный экстерьер, натурные съёмки, декорации: всё проникнуто духом азиатской загадочности.
Игра актёров безупречна.
Непосредственно Джеки Чан в роли Джеки Чана, босса крупной криминальной группировки и, одновременно, офицера тайной полиции, создавал на протяжении фильма острые ситуации, которые разрешал с искромётным юмором и безоглядным бесстрашием, присущим только ему одному.