Обсудить просмотренную ленту сели в кафе, которое размещалось на втором этаже в холле за столиком возле перил, аккуратно вплетая в тонкую замысловатую вязь слов то, для чего собственно встретились.
Восхищаясь интригующей финальной сценой, Сильвестр Борисович посоветовал вести дневник, не таясь, на виду студентов, используя язык образности символов. Не забыл упомянуть и о спонсоре; меценатство бизнесмена и депутата, вне всяких слов похвально. Будет возможность, присмотреться к нему. А в конце можно, какую-никакую грамотейку вручить, за … тырым-дырым … преданность делу и становления науки и так далее. Но сам собой, гена, напрашивается вопрос, во имя чего это им делается; не верю, об альтруизме и святом чувстве долга перед Родиной-матушкой. Есть его интерес. Узнать — какой.
— Твой позывной — Археолог, — напомнил куратор Гене.
На этом разошлись.
Сильвестр Борисович напомнил о необходимости ведения записей, ежедневных, надо будет, ежечасных, и, если что, звонить.
Петя долго не мог уснуть. Душный вечер липкими объятиями не давал желаемого отдыха.
Ночь неожиданно дохнула в окно сырой свежестью; где-то далеко заурчал, заворчал гром, на чистое вызвездившееся небо налетели тучи, яростно наползая друг на друга. Далёкие вспышки изредка освещали угрюмый небосвод.
Дождь сулил крепкий сон; накатывала сладкая дрёма, смежая нежно ресницы.
Первые капли прорвались через блокаду бессонницы назойливым жестяным голосом оконного отбойника.
Подойдя к окну, Петя перегнулся и подставил голову дождю. Первые единичные капли-шарики больно ударили по затылку. Петя вздрогнул от неожиданности, по телу пробежала прохладная волна, поднял руку, намереваясь вытереть шею и затылок.
Едва ладонь вышла за пределы комнаты, кто-то резко схватил её крепкой хваткой и дёрнул на себя. Крик застрял у Петра в горле. Дыхание перебил холодный порыв ветра с отчётливым дыханием мороза, сильным броском сыпанул в глаза, ослепив на мгновение, мелкие песчинки снега.
Неведомая сила подняла его … и отпустила …
От объявшего страха, Петя закричал настолько громко, как не кричал никогда в жизни, и открыл глаза.
Возле кровати стояли встревоженные родители.
Не отнимая ладонь от губ, мама спросила:
— Что случилось, сынок? — и протянула полотенце.
Петя вытер лицо предложенным полотенцем и, тяжело и прерывисто дыша, ответил:
— Чушь всякая … приснилась.
Отец покачал сочувственно головой.
— Засыпать нужно со светлыми мыслями, чтобы сны хорошие навещали.
— Который час? — завертел головой Петя, высматривая будильник.
— Спи, — мама поцеловала его в макушку, — три пополуночи.
Речной порт напоминал муравейник. Как поётся в одной песне, «веселится и ликует весь народ».
Отъезжающие и провожающие, равно как и встречающие на месте не стояли. По сложным гиперболическим кривым курсировали между кассой и залом ожидания, стояли в очереди в киоски, запастись провиантом и купить горячих пирожков-чебуреков и охлаждённых напитков.
Возле пристани ожидали погрузки пассажиров две «Ракеты», медленно подымаясь то вверх, то вниз, качаясь на спокойной волне, издавая приглушённый звук соприкасающихся корпусов судна с обрезиненным периметром причала. Тихий ветер поднимал невысокую волну, больше похожую на рябь в закрытой акватории гавани порта.
Пробубнив в нос, диктор простуженным голосом объявила посадку по маршруту, назвала рейс и номер судна.
Объявление произвело лёгкое замешательство среди пассажиров и сопровождающих; их на малую долю времени охватило оцепенение, вскоре сменившееся бестолковой суматохой и суетой. Послышались визгливые окрики матерей, созывающих чад под заботливое родительское крыло, степенные густые басы отцов семейств, аргументировано доказывающих своим половинам бесполезность лишней возни, билеты куплены, следовательно, без них никуда «Ракета» не уедет и места никто не займёт. Рассудительность мужчин не повлияла на суетность женщин; они продолжали копаться в сумках, скороговоркой выстреливая пули слов из бесконечного лексического запаса: «не забыла ли паспорт, ох! чёрт, карточки остались лежать на столе! Коля! Коля, карточки на столе!» и безразличное «да и хрящик свиной с ними, и так управимся», не остановил бесконечное движение к судну; вахтенный матрос, выполняющий обязанности кассира, помогал пройти на борт судна женщинам и детям по неширокому деревянному трапу с верёвочными леерами, выкрашенными в тёмно-серый цвет.
В это время от береговой природной песчаной пристани отходили крытые разноцветными тентами-крышами катера-такси, с теми неудачниками-счастливчиками, кому не довелось приобрести билет на «Ракету» и приходится довольствоваться услугами частников. Наполненные пассажирами, юркие катера отважно врезались дюралевой грудью в свинцовую медлительность волн и, преодолевая встречное направление течения, скрывались из виду, оставляя за собой расходящиеся за кормой волны, гаснущие с расстоянием и белый пенный след от навесных форсированных моторов.
Студенты стояли под навесом уличного кафе. Натянутый на каркас красочный тент, колеблемый свежим ветром, служил убежищем от солнца.
Продавец, девушка в белом переднике и пилотке на гладко зачёсанных волосах, с заспанным видом апатично подавала напитки покупателям, лениво двигая руками, брала оплату и возвращала сдачу. При этом, когда кто-то из покупателей вдруг удосуживался вспугнуть апатичность и сказать «спасибо!», она еле шевелила губами в ответ и, по их движению можно было угадать «было б за что», сказанное ею.
Борзов Андрей, Якшиева Эльмира и Найдёнова Надя курили в стороне, молча наблюдая за сокурсниками, обсуждающих горячо какую-то новость, в полном молчании затягивались и медленно выпускали сизые струйки дыма, следя за ним, тающем в воздухе, пропитанном речной влажностью, продолжительным взглядом.
— Что-то препод опаздывает, — прикуривая от фильтра новую сигарету, прервала молчание Надя.
— Задерживается, — поправил Андрей.
— Не умничай! — скривила губы Надя, — торчим тут, как сливы … — и не досказала.
На территорию речного порта въехал тёмно-бордовый джип «Чероки», отливая в солнечных лучах зачаровывающей глубиной окраса кузова.
Мягко вздохнув тормозами, подняв облачка невесомой пыли, автомобиль остановился. Опустились тонированные стёкла на окнах и, сияя улыбкой, показалась голова заведующего кафедрой.
— Добрый день, ребята! — помахал он рукой студентам, — надеюсь, наш пароход дожидается нас.
— Здрась… — вразнобой сказанное донеслось в ответ.
Студенты с восхищением рассматривали джип, привлекающий и притягивающий магнитом людские взоры.
— Слышь, Надюха, откуда у Штерна бабки на такую тачку, — оценив машину, завистливо сказал Андрей. — Чо молчишь-то? — и лёгонько ткнул пальцем в бок.
Надя указала пальцем за спину.
— Ткни себе, — и добавила. — И не Надюха, а Надежда Никитична.
— Нет, Надь, точно, откуда? — заинтересовалась Эльвира.
Сделав глубокую затяжку, выпустив носом две струи дыма, Надя ответила:
— Если в рифму — от верблюда, — и добавила сразу, — заметьте, за рулём не он.
— Жена, — протянула сладким голосом Эля и отправила щелчком окурок в заросли тальника.
С видом знатока, Андрей пояснил:
— За руль таких клёвых тачил жён не сажают.
— Любовница?! — с восторгом предположила Эля, и направила изучающий взгляд на автомобиль, — покажи личико, Гюльчатай!
Надя смерила Элю недоумевающим взглядом.
— Подруга, ты в своём уме, у нашего Лёши — любовница. Сейчас он выйдет, мы подойдём и тайну разгадаем.
Алексей Оттович, облачённый в камуфляж выполз, сумев обернуться вокруг себя, из машины, подпрыгнул на месте, разминаясь, и пошёл к поднимающейся вверх задней дверце.
Он вынул из багажника три огромных сумки; с другой стороны джипа показался высокий, наголо обритый парень во всём чёрном, не напрягаясь, взял два баула и подошёл к студентам. Третий, тяжело отрывая его от асфальта, тащил, потея от усердия хозяин. К нему на помощь бросились Сизых Витя и Аноприенко Виталик, но Алексей Оттович, героически улыбаясь, остановил их: