Лена повторила:
— Чтобы это значило? — посмотрела на подругу.
Нина скривилась, ухватилась за желудок и сказала, побежала я в туалет, видимо, чебуреки, съеденные утром, были несвежими. И бегом, бегом, рыская по пути в карманах шортов.
Лена подождала, пока подруга скроется из виду, взяла телефон, набрала номер. Дождалась ответа.
— За дядей приехали племянники, и они уехали в неизвестном направлении.
Нина, отбежав за угол, выглянула, убедиться, что подруга осталась на месте, быстро набрала знакомый номер.
— К папе приехали друзья. Они повздорили и уехали в неизвестном направлении.
С утра в камерах стоял гомон. С воли пришла малява, заезжает Штырь. Большинство его знали не понаслышке и ждали с нетерпением. В камере Агафона, смотрящего за сизо, молодые шныри давно навели порядок, надраили латунные ручки на двери, вымыли посуду, натёрли столовое серебро. В холодильник загрузили водку и пиво. Деликатесы ещё вчера вечером принесли с передачей.
Агафон и два лучших кореша сидели за столом и нетерпеливо ждали приезда автозака со званым гостем.
В два пополудни в ворота сизо въехал автозак. Вышли служащие сизо встречать пополнение. С поводков срывались служебные овчарки, грозным лаем приветствуя новичков.
По одному из кабины выпрыгивали и молодые первоходки, затравленно глядя по сторонам, следом выпрыгивали неудачники-рецидивисты, те уже себя чувствовали немного раскованнее.
Последним вышел на край кузова Штырь, поражая всех девственной чистотой цивильного костюма, блестящих лаком туфлей. Он окинул взглядом давно знакомое здание и радостно улыбнулся.
— Ну, что ли, здравствуйте, господа полиционеры! — поприветствовал он сотрудников сизо.
Из числа капитанов и лейтенантов выделился начальник полковник Махмудов Исмаил Махмудович.
— Здравствуй и ты, Штырь! — улыбаясь, ответил он, — неужели соскучился?
— Не поверишь, Исмаил Махмудович, ностальгия замучила: сплю и вижу родные стены. Хоть волком вой, так тоска гложет.
— Отчего же не поверю. Очень даже поверю. Отчего на «мерине» не прикатил? Порадовал бы сидельцев, жизнь-то у них скучная, развлечений мало.
Штырь, сияя улыбкой, ответил:
— Не демократично, товарищ начальник. И обижать зря корешей не хочется.
Исмаил Махмудович махнул рукой.
— Ну, давай, слезай, не тормози, демократичный ты наш. Кореша тебя заждались в камере.
Начальник следственной части Пирогов Степан Валентинович без стука вошёл в кабинет начальника колонии.
— Вы в курсе, Максим Матвеевич, к нам приезжает Косяк?
— Не Косяк, а заключённый Косяков Константин Кириллович, — поправил Максим Матвеевич.
— Я за ним всё время слежу в городе! — с азартом выпалил Степан Валентинович. — Не за что его сюда было определять!
— Да ты успокойся, Стёпа, — посоветовал Максим Матвеевич, — вчера не было, сегодня есть за что. Се ля ви, есть такая штука.
Степан Валентинович налил из графина полный стакан воды и залпом осушил.
— А мне-то за что эта селявуха, а? — спросил он начальника, — весь четвёртый барак на ушах стоит.
— И как?
— Что — как?
— Стоят устойчиво?
— Нет, вы не понимаете…
Максим Матвеевич внимательно посмотрел на Степана Валентиновича.
— Ты, что вчера, бухал, что ли? У тебя ж печень…
Степан Валентинович махнул рукой.
— До печени ли сейчас! — схватил графин и сделал большой глоток из горлышка.
Максим Матвеевич посмотрел на товарища и посоветовал по-простецки, давай, мол, без истерики, если по каждому зэку так убиваться, здоровья не хватит. Открыл сейф, поставил на стол два гранёных стакана и бутылку водки.
Поскрипывая новыми туфлями, в барак вошёл Вареник. Посмотрел на притихшую толпу.
— И это так сейчас принято встречать дорогого гостя?
Из сумрака барака вышел смотрящий.
— Вареник, я сначала подумал, что это шутка, когда вчера с воли пришла малява — встречайте Вареника.
— Ты же в курсе, Чалый, я не Жванецкий, шуток не люблю, — сказал, смеясь, Вареник и потёр руками, — а вот пошутить — с превеликим удовольствием. Что у нас сегодня на обед, а, Чалый?
Чалый вслед за Вареником потёр руками, глаза его радостно заблестели.
— Мы тут много чего из ресторана заказали…
Вареник удивлённо посмотрел на кореша.
— Чалый, не расслышал. Я ж не про ресторан речь веду, а про нашу мать-кормилицу столовую.
Чалый щёлкнул пальцами. К нему подскочил худощавый, лицо в прыщах, мужичонка.
— Что у нас на обед?
Мужичонка изогнулся в пояс.
— Сей момент, Чалый, — и в свою очередь щёлкнул пальцами.
Минуту спустя из столовой принесли меню.
— На обед сегодня… — начал мужичонка торжественно.
Вареник вырвал бумагу из рук, зыркнул на Чалого, что за цирк тут устроил, и прочитал всё меню.
— Суп с макаронами, — он закатил глаза и громко сглотнул, — каша перловая с тушёнкой, мать моя, как же я давно её не кушал, — погладил себя по животу, раздалось громкое урчание. — Компот из сухофруктов с сахаром, — и умолк.
Прошло некоторое время, но тишину никто нарушить не осмелился.
Вареник заговорил:
— Красиво, блин, живёте, бродяги!
Всю дорогу Трубу не покидало тревожное ощущение, что из этой поездки он не вернётся. Свербило в груди противное чувство, грыз червячок сомнения, что всё-таки Рябой не до конца откровенен с корешами, но, как всегда, как говорят юристы, с доказательной базой у него полный отстой. Как распинался Рябой, не бзди, Труба, пара деньков, обновишь воспоминания, ведь ты, если память не изменяет, начинал свою карьеру в Бестяхе. Начинал, подумал Труба, но не хочу закончить. Он исподлобья посмотрел на сидящих рядом троих молодых юнцов. Все гоношатся. Чего-то друг перед другом чуть ли гоголем ходят, а вот хлебнут баланды и мгновенно протрезвеют. Вот этот, невысокий, со смазливым личиком и родинкой над верхней губой, будет свой рот сегодня же вечером использовать по назначению. Сначала тебе предложат по-хорошему, ты откажешься, тебя несильно побьют, выбьют верхние и нижние резцы и вперёд строчить минет. А этот, пухленький, наверняка, маменькин сынок, наслушался романтических историй старого соседа зека и верещит, убеждая друзей, называя их корешами, что у него на зоне подвязки и всё будет тип-топ. Ха, как же! Только переступишь порог туалета, как сразу же, без вазелина, твой жирный зад станет на всё время отсидки банком спермы всего прогрессивного человечества зоны, лишённого в тяжёлых условиях однородной среды женского общения. Что будет с тобой, третьим, бритым наголо? Накачан. Плюс. Руки крепкие. Ещё плюс. Торс крепкий. Чёрт, одни плюсы! С твоими-то данными и крепкими руками быть тебе, мальчик, маслобойщиком; вечером, после отбоя будешь дрочить уставшим от скуки зэкам члены, каждому, как ему нравится. И не дай бог, что-то получится не так. Или очень быстро кончит тебе в крупные ладошки, или слишком замедлишь процесс. Руки отобьют по самые яйца.
Труба посмотрел в зарешёченное окошко. Показалась зона.
Автозак остановился перед воротами.
Водила спросил у караульного как дела, тот что-то рассказал ему смешное, вдвоём рассмеялись, к ним присоединился дежурный.
Со смешанным чувством Труба посмотрел на небо. Давно забытое ощущение острой тоски наполнило грудь.
— Я вернулся в свой город знакомый до слёз.
— Зяба! Вот уж не ожидал, — сказал дежурный офицер. — Какими судьбами?
— Да всё теми же, бродяжьими, товарищ майор, — ответил Зяба. — У вас новое звание.
Майор пожал плечами, мол, что тут говорить.
— Вы изменились.
Улыбка изменила лицо майора, стал отчётливее виден старый шрам, скрытый небольшой бородкой.