— Вот так, Чалый, проходит слава земная.
Порошок из ампулы растворил в подвернувшейся литровой кастрюле с водой и разлил по котлам с компотом.
После небольшой стычки с аборигеном китайский отряд не досчитался десятерых бойцов.
Старший сердито выплюнул слова злости, что не ожидал от них, Безжалостных тигров, такого результата. Если один абориген равен десяти тиграм, то, сколько понадобится, чтобы уничтожить всю их группу. Бойцы молчали, боясь проронить слово.
— Наказывать никого не буду, — смиряя выпирающую наружу злость, сказал старший. — Кого надо, покарал местный житель. Отдых полчаса.
Через некоторое время в лесу послышался еле различимый шум. К отдыхающим из чащи вышла вторая группа Тигров.
Два старших отошли в сторону и несколько минут тихо разговаривали. У обоих одновременно пискнули телефоны. Прочитав сообщение, они разделили отряд на две неравные по количеству человек группы.
Первая, крупная группа пошла в направлении места археологических раскопок. Вторая, количеством меньше, в сторону посёлка Белые пески.
Труба три часа провёл в кабинете начальника колонии Майбах Ильи Иосифовича, которого за глаза заключённые называли Проводником. Была у него жгучая страсть, после непродолжительной ознакомительной беседы провожать под ручку вновь прибывшего до барака в отряд, показать ему его новое место пребывания, хоть и не с таким комфортом, к какому привык дома, но придётся смириться, никто, дескать, его не приглашал. Сам напросился. И провожал каждого персонально к проходной, напутствовал перед выходом на свободу, желал больше не возвращаться по доброй воле. А если фортуна повернётся боком, то милости просим к нашему шалашу.
— Труба, вот уж не думал, что на своей памяти мне доведётся свидеться с тобой, — радостно произнёс Илья Иосифович. — Что ж ты такого натворил, что тебя к нам сослали?
— В деле всё обозначено, — прогудел Труба.
Майбах махнул рукой.
— Читал я твоё дело, — кивнул на стакан чая, приглашая присоединиться к чаепитию, и пододвинул тарелочку с печеньем. — Только не верю тому, что написано. Привычка вот такая у меня вредная есть.
Труба шумно отхлебнул горячего напитку.
— Дело ваше, верить, не верить.
Майбах аккуратно сделал глоток чаю, захрустел сладким.
— Ну, что ж, Труба, тогда, добро пожаловать, — сладко произнёс Илья Иосифович. — Но что-то не вижу радости в глазах.
Труба допил одним глотком чай.
— Да нет же, говорю, рад.
Майбах участливо посмотрел на Трубу.
— Рад… — протянул Илья Иосифович. — А в глазах печаль…
Ночью Труба проделал на пищеблоке ту же операцию, что и его кореша в других зонах. Замёл следы; двух новеньких, с которыми ехал в автозаке тихонько спустил в колодец, предварительно скрутив им шеи. «Из праха в прах», — вспомнились ему слова, слышанные в детстве от бабушки, глубоко верующей женщины.
Крался Эдуард Алексеевич по лесу, внимательно смотря по сторонам и глядя под ноги. Очень ему не хотелось выдать своё присутствие возможным случайным свидетелям. Потому и ставил аккуратно ногу на хвоистый ковёр, стараясь не наступить на сухую ветку. Он и спешил и не торопился одновременно. От нервного напряжения взмок. Рубашка прилипла к спине. Пот струился между лопаток. Ему не было знаком страх, но сейчас он чувствовал его всем телом. Неприятное покалывание под ложечкой. Слабость в коленках, которую никак не удавалось преодолеть. Но как бы ни было ему страшно, разыскиваемый сообществом артефакт, скульптуру тигра он держал крепко. Казалось, убей его, руки не разожмутся и не выпустят добычу. Что делать, он решил. Отдавать артефакт смысла нет. Нужно уходить за пределы республики в перспективе, покинут Россию. Камни распилить, огранить, продать и начать новую жизнь.
За этими размышлениями и способами прогнать животный страх, Косиндо незаметно приблизился к палаточному лагерю.
Охраны не видно. «Не беда, — подумал он, — они меня знают. Проблем не возникнет. Будут трудности с исчезновением. Без следов. Охрану придётся, — от мысли, что придётся сделать с охраной, мороз пробежал по спине. — Я же не профессиональный палач. — Вспомнился якутский паренёк, в груди что-то шевельнулось. — А вот его смог без рефлексий. И сейчас смогу!»
— Стоять! — раздался за спиной резкий окрик охранника.
Эдуард Алексеевич медленно развернулся и безобидно улыбнулся.
— Это я, кладовщик, Эдуард Алексеевич, — произнёс он обезоруживающим голосом с виноватой интонацией, — неужели не признали… э-э-э… — сказал, будто забыл имя мужчины.
Охранник подсказал:
— Витя.
Косиндо громко выдохнул.
— Конечно, Витя, как мог забыть.
Охранник скользнул взглядом по Косиндо.
— Чо в лесу-то прячетесь?
Косиндо оглянулся, будто желая убедиться, что они одни.
— Не прячусь, Витя, что ты! Тебе показалось. Спешу в палатку. Вот находку хочу вечером показать Алексею Оттовичу. Нашел тут поблизости.
Охранник потянулся рукой откинуть тряпицу, но Косиндо опередил.
— Вить, закурить будет?
Рука замерла и потянулась к карману.
— Вы курите?
— Когда нервничаю.
— Чо нервничать-то.
— Говорю же, находку несу. Больно она ценная.
Охранник «больно» расценил, как заболел.
— Если заболели, к доктору надо, — посоветовал он, — а вы закурить просите. У меня «Беломор».
Косиндо махнул рукой, пойдёт, дескать. Взял папиросу, размял гильзу с табаком. Вставил в рот и резко выдохнул табак в лицо охраннику. Тот не ожидал ничего подобного, схватился руками за лицо. Косиндо резким заученным ударом выпрямленной кисти перебил кадык мужчине. Придержал обездвиженное тело, чтобы падение не привлекло внимания, и направился к себе в палатку.
Взял самые необходимые вещи. Артефакт положил в небольшой рюкзак. Осмотрелся повторно, проверяясь, не забыл ли чего и вышел.
Городок казался пустым. Охранник, кажется, был единственным, кто остался сторожить вещи.
Проходя мимо палатки Шмидта, он притормозил, недолго думая, вошёл в палатку и резким ударом ноги сломал приёмник, позвонил по спутниковому телефону, сказал пару фраз по-китайски и растоптал телефон.
— Зачем вы это сделали, Эдуард Алексеевич?
В палатку заглянула Эля Якшиева.
— Что? — удивился Косиндо и стремительно сделал шаг навстречу девушке. Шейные позвонки неприятно хрустнули. Тихий выдох сорвался с уст девушки. Косиндо втащил её в палатку. Закрыл рукой глаза. И произнёс вслух, как матёрый рецидивист: — Одним больше, одним меньше. Какая разница…
Второй час подряд после отбоя молодой зэк, погоняло Струна, перебирал медленно струны гитары. Когда смотрящий Седой предложил развлечься и посоветовал на выбор от развлечения молодых зэков, умело имитирующих начальство зоны до музыкального исполнения, Зяба остановился на последнем. «Театра на свободе насмотрелся, — и провёл большим пальцем по горлу, — досыта. Пусть уж лучше будет музыка». По требованию Седого пришло трое гитаристов, с одним, Митей-виртуозом, Зяба был знаком по прежним ходкам, двое остальных молодняк из новеньких. Митя-виртуоз от радости чуть не заплясал на месте, увидев Зябу. «Сколько лет, Сколько зим, бродяга! — радостно закричал он, взял пару аккордов, затем прошёлся по струнам глиссандо, — Зябушка, для тебя, дорогой, от Мурки до нынешнего блатняка, всё, что хошь, исполню!» Зяба от воровской классики благоразумно отказался; отклонил предложение слабать шансон, мотивируя, что Рябой только его и слушает и аналогичное радио. «Так что, Седой, хочу классики, только действительно настоящей, — сказал Зяба. — Как ты относишься к Вивальди или к Боккерини?» «Ты меня не держи за лоха, — сурово ответил Седой и хрустнул показательно костяшками пальцев, — не посмотрю, что в авторитете». Митя-виртуоз сразу отпал, так как был заточен на абсолютный блатняк, типа «Мурки» и современный псевдо-воровской шансон, не нюхавших зоны поющих хриплыми голосами исполнителей. Остались двое из молодого пополнения. Первый, погоняло Хмурый, пытался что-то изобразить, но в итоге Зяба пинками выгнал его из комнаты, пригрозив вдогонку, если хоть раз встретит его, то ему не поздоровится. Выслушав первые аккорды симфонии до-мажор, остановил и попросил исполнить на его выбор, мелодии совремённых авторов. Густо покраснев, как девица, Струна сыграл небольшую музыкальную пьесу. Выслушав, Зяба поинтересовался, что это за произведение, такое необычное и медитативное. Смущаясь, Струна сообщил, что исполненная мелодия написана им самим. Зяба с удовольствием выслушал ещё одну композицию, одобрил, поинтересовался, не пытался ли он как-то продвинуть своё творчество. Если у него есть единомышленники-музыканты, то создав свою группу, он легко может стать на одну ступеньку с ДиДюЛей. Струна тяжело вздохнул, далёкий отблеск сожаления сверкнул в глубине глаз. Он потупился и, заикаясь, произнёс, что он сейчас не в том положении, неужели не видно, чтобы как-то думать о собственной группе и покорении музыкального олимпа. «Да и вряд ли мне это удастся, — грустно вздохнул Струна, — с моей репутацией и сроком — это просто невыполнимо». «К твоему сведению, шансонье Александр Новиков тоже отсидел, — сообщил Струне Зяба, — это ему ничуть не помешало покорить музыкальный олимп и занять своё место в музыкальном мире». Немного погодя Зяба сделал молодому музыканту предложение, от которого тот, следуя классической формуле, не смог отказаться.