Из донесения Археолога.
«Ночь прошла спокойно. Утром не досчитались Глотова Пётра и Айну. Они ушли, предупредив Васильева Артура. Он передал историю, рассказанную ему Петром полковнику Костюку, Шмидту и другим. Решили идти в посёлок. Идею поддержал участковый и его брат».
«Всё по плану, говоришь, Рябой. Всё по плану? А в чём он? а, Рябой, твой план? В чём его сила? В чём его гениальность? Сыпанул порошок в пойло и, думаешь, всё, взбунтовал зону, подчинил быдло? чужими руками каштаны из костра таскать не надо иметь ума палату! Ох, терзают тяжёлые предчувствия! Ох, не дают забыться сном! Ох, зудит червь предчувствия скорой расплаты! Волосы на затылке шевелятся, испарина льёт со лба, тремор в руках предательский, кол ледяной меж лопаток вбитый чую… Ох, не к добру, Труба, ох, не к добру… Нет, Рябой, шалишь. Мутку затеял. А пацаны и купились. И меня уболтали. Дурак, дурак, дурак!»
— Хватит стены бить, Труба, зона взбунтовалась. Ждёт лидера!
— А, Мамонт.
— Я, Труба. Давай к кодле, кореша ждут, пацаны копытом бьют, мужики в полном отказе от административного подчинения. Жаждут крови, блин! Или чо, Труба, типа, стреманулся?
— Жало побереги, Мамонт.
— У мамонтов хобот.
— Вот я тебе и жало, и хобот укорочу.
— Не быкуй, Труба! Осади! Пошутил я.
Труба демонстративно вышел из камеры, задев плечом Мамонта, почти снеся с ног, и направился по освещённому коридору пустого барака, заваленному мусором, поломанной мебелью, рваным тряпьём. С улицы тянуло свежим запахом гари. Труба поморщился. Неприятное предчувствие никуда не делось. Ещё больше усилилось. В коленках дрожь, мышцы голени свинцом налились. «Ох, Труба, бедовая голова, быть беде!» И тут же ответил сам себе: «Не накаркай, Труба!» «Да как тут не накаркать, когда чуйка так и орёт на все голоса!» «Поменьше, Труба, голоса слушай».
Звуки шагов в пустом коридоре звучат обвинительным приговором бестолковой судьбе бродяги по погонялу Труба. «Виновен!» «Виновен!» «Виновен!»
Впереди маячит прямоугольник двери, горит солнечным светом, слепит глаза. Там, за порогом его ждут… «Чей это за шум шагов звучит за спиной, накладывается на мои? Посмотреть?» Свистящий шёпот змеи крадётся холодным потом между лопаток, оборачивается вокруг шеи тонкой стальной проволокой. Петля стягивается туже и туже. Не продохнуть. Тонкий укус металлическими зубами обрывающей, тянущей болью проникает внутрь черепа. Взгляд изнутри зарешёчен и оборачивается наружу.
«Тебе горячий привет от Вити Рябого, Труба».
Оказалось по знакам-подсказкам, виденными Айной во сне идти легко. Очень скоро они вышли к поляне, на которой разворачивалось преступное действие.
Петя и Айна оказались невольными свидетелями расправы Косиндо над Рябым. Не выдавая присутствия, они наблюдали за разворачивающейся трагедией из кустов. Петя не раз порывался выскочить и помешать. Но Айна его останавливала. Не позволила выдать себя и после того, как Косиндо вытер нож о рубашку Рябого. Но не смогла удержать, когда Косиндо поднял металлического тигра и пошёл прочь.
Петя вскочил из-за дерева и крикнул:
— Эдуард Алексеевич!
Косиндо подумал, что это ему мерещится, остановился, не оглядываясь, и снова продолжил путь.
Петя, догоняя, повторно окликнул его:
— Эдуард Алексеевич, куда это вы так спешите!
Косиндо развернулся, приветливо улыбнулся.
— Петя?! Какая неожиданная встреча. Здравствуй!
Юноша остановился, не приближаясь.
— Вы ничего не хотите объяснить?
Косиндо быстро окинул глазами местность, гадая, один пришёл он или нет.
— Объяснить, Петя? — удивился искусственно Эдуард Алексеевич, — да что же?
Петя кивнул в сторону трупа Рябого.
— Хотя бы это.
К Пете присоединилась Айна. Она держала положенной на тетиву стрелу.
Косиндо усмехнулся и поднял «калаш», взятый у Рябого, подвигал стволом отрицательно.
— Не шали, девочка. Пуля по любому быстрее твоей палкометалки.
Пятясь, Косиндо вошёл в заросли.
— Детки, — послышался из кустов его голос, — вам лучше вернуться домой. Это взрослые игры, в которых вам роли не отведены.
За спиной послышался шум и на поляну выскочил Артур, два охранника, участковый с Костюком.
— Как вы нас отыскали? — изумился Петя.
— Просто шли по приметам, которые видела во сне Айна, — сказал Артур, переводя дыхание. — Спасибо Филиппу Семёновичу, он сразу догадался в каком направлении вы пошли.
Участковый радостно улыбнулся и помахал рукой.
— Хорошие сны видишь, дочка. Не зря твоя прабабка была дочерью шамана.
Костюк указал на Рябого, кто его; Петя ответил, дело рук Косиндо, он пошёл в направлении протоки, добавил, что собирается возобновить преследование. Костюк отговорил, нужно вернуться в посёлок и попытаться навести порядок там.
— С Косиндо будет время разобраться.
«Холодно, сынок?» «Зябко мне, мама». «Ты весь дрожишь, сынок». «Болезнь меня гложет». «Ты весь горишь, сынок». «Пылает душа и сердце объято огнём, мама». «Я рядом, не бойся, сынок». «Страшно, мне, мама». «Страх — это сон, он утром уйдёт». «Он ночью вернётся, мама». «Любовью своей тебя защищу от невзгод, сынок». «Поздно, назад не вернёшь старый сад, мама». «Любовью укрою от бурь и от вьюг, сынок». «Мне холодно, мама!» «Любовью согрею, любовью спасу, сынок!» «В сердце стужа и лёд. Поздно, мама». «Любовью его растоплю, слезами размою стужу, сынок!» «Время ушло, мама. Мама!» «Я слышу тебя, сынок!» «Твой голос тает в тумане, мама». «Твои глаза затуманились, покрылись белёсой пеленой, сынок!» «Глаза мои теряют свет, мама! Тьма вокруг и ужас расплаты подкрадывается издалека, мама! Мама! Ты где? я не вижу тебя!»
Вертолёт летел низко над лесом, касаясь колёсами верхушек деревьев.
Поднимаемый лопастями ветер гнул деревья, рвал ветви, гнал во все стороны мусор.
— Высматривают нас, как добычу, — сказал егерь, следя за полётом машины. — Но мы не зайцы и ветром нас не испугаешь.
— Гаврил Семёнович, — храбрясь, обратился к егерю Шмидт, — как вы думаете, студенты в безопасности?
Егерь сказал, ежели нос из схрона не высунут, ни одна мышь-полёвка не прознает. Шмидт сказал, ну да, ну да, бережённого бог бережёт и погладил цевьё. Егерь поинтересовался, давненько ли он стрелял из автомата; Шмидт кивнул головой, да, давненько, на сборах после окончания института и, заметив улыбку егеря, смущённо произнёс, я всё-таки человек науки. Гаврил Семёнович попросил не обижаться, спросил из любопытства. «Я ведь знаете, — сказал егерь, — белку в глаз бить не в колыбели научился. Всему своё время». Шмидт посмотрел по сторонам и заметил, что-то запаздывают наши то. Егерь навострил ухо. Вы, дескать, ничего не слышите? Нет, не слышу. Хвоя поскрипывает под ногами. Быстро идут. Наши? Увидим. А если чужие? Егерь похлопал винтовку по прикладу, они у нас не для развлечения.