— Лишнее. Это может вызвать пристальный интерес со стороны определённых структур.
— Согласен.
— Далее: свяжитесь со старшими групп, пусть они проведут просветительскую работу, наши люди разительно отличаются от тех продавцов, которые до этого приезжали из поднебесной. Достаточно опытного взгляда, чтобы определить причастность наших людей к какому-нибудь тайному сообществу. Пусть на время скроют татуировки на руках.
Квартирант рефлекторно посмотрел на внутреннюю сторону локтя с иероглифами. Гость выждал и продолжил:
— Объясню причину. В России, особенно в Якутии всё связанное с Китаем, вызывает огромный интерес и чуть ли не с детского сада детей обучают не только английскому, но и китайскому языкам. Так что некоторым продвинутым особам не составит труда понять смысл написанного.
— Хорошо. Ещё чем-то это выражается? — поинтересовался квартирант.
— Парашютом, — улыбнулся гость.
— Каким парашютом? — переспросил квартирант.
— Есть у русских…
Квартирант нервно перебил:
— Вы часто упоминаете русских!
— Что поделать, мы сейчас в России. И не перебивайте. Так вот. Есть у русских анекдот про Штирлица. Идёт он по Берлину, ловит на себе заинтересованные взгляды прохожих и думает, чем это вызвано. Дело в будёновке с красной звездой на голове, в пачке «Беломора», нахально торчащей из кармана или в парашюте, что тянется на стропах за спиной?
— Повторюсь, наши воины опытные люди, — с гордостью произнёс квартирант.
Гость поднялся с дивана, поправил складки брюк.
— Это просто прекрасно. Но повторюсь, мы находимся в России. В этой стране любые наши хитрость и обман, пойдут нам же во вред.
— Не откажите в любезности выпить чаю? — квартирант указал на сервированный столик, где разместились тарелочки с сушёными орешками, изюмом и курагой, чашками и дымящимся паром чайником, аромат жасмина тонкими струями расплывался по комнате.
— Спасибо! — поблагодарил гость. — Я не отказался бы от русской водки.
Квартирант скривил лицо.
— Жизнь в России вас испортила, — констатировал он.
Гость возразил.
— Напротив! Жизнь в России меня обогатила.
— Какая была сейчас остановка? — завертелась на месте, то смотря в окно, то бросая встревоженный взгляд на салон через толстые линзы очков, пожилая якутка в просторном светло-бирюзовом костюме и вязаной шляпе на голове.
Послышался мужской весёлый голос:
— Проспала, что ли? Завод ЖБИ.
— Завод, да? — переспросила женщина. — Когда Столичный?
Автобус остановился в небольшой пробке перед перекрёстком.
— Следующая, бабушка! — сказал водитель-азиат, глядя в зеркало заднего вида, радостно улыбаясь.
— Бабушка?! — недовольно взвизгнула женщина, — какая я тебе бабушка! — и выдала длинную тираду на якутском, выдохшись, завершила по-русски: — Бабушка!.. Я с тобой, внучек, в колке дров фору дам!
Водитель, следя за дорогой, что-то пробурчал весёлое в ответ; раздался громкий смех в салоне.
— Молодец, бабка! — похвалил женщину кто-то. — Так держать!
Раздались в разнобой выкрики:
— Клёво! Респект! Уважуха!
Удивлённая вниманием и польщённая положительной реакцией пассажиров, женщина повернулась, поправила очки и улыбнулась, обнажив ряд верхних вставных зубов.
— Вот и развеселила народ, — нашлась, что сказать она, — а то едут все хмурые и грустные. А это грех, — указала морщинистой кистью на окно, — на улице солнце, спешите радоваться жизни!
— Оджа, Марфа Спиридоновна! — ожила дремавшая на заднем сиденье одного возраста с героиней происшествия женщина.
— Айка, Матрёна Ивановна! — громко, на весь салон воскликнула Марфа Спиридоновна, — далеко собралась?
— На рынок, — не снижая тона, ответила Матрёна Ивановна, — внукам одежды на лето купить.
— На рынок, да?! и я тоже.
Автобус замедлил движение. Из динамиков раздался механический женский голос «Автобусная остановка „Столичный рынок“».
Водитель тихо прошептал на ухо девушке-кондуктору, чтобы она не брала проезд с пожилых женщин за проезд.
Когда Марфа Спиридоновна протянула деньги и услышала «платить не надо», хотела возмутиться, что, я не в состоянии рассчитаться, но высказаться ей не дала подруга. Ухватила её под локоток и, моргнув весельчаку-водителю и девушке, вывела подругу из автобуса.
На улице Марфа Спиридоновна достала из сумки веер и начала обмахиваться.
— Жарко, — обратилась она к подруге. — И лето такое же будет.
— Дождливым будет лето, — ответила подруга с видом, что причастна к какой-то тайне.
— Ага, Матрёна, он тебе сказал, — указала Марфа раскрытым веером в небо.
— Дочка сказала, — гордо выпрямилась Матрёна, — она у меня учёная, метеорологией занимается.
Подруги пошли на рынок. Одна искала спасения от духоты, обмахиваясь веером; другая укрылась от солнечных лучей под лёгким летним зонтом с красочными рисунками.
Перебрасываясь короткими репликами, то справляясь о здоровье близких, то интересуясь об успехах внуков, окончившими хорошо учебный год, женщины направились к торговым рядам.
Звуки чужой, незнакомой речи обволакивали слух и казались песней нестройного не спевшегося хора; каждый звук звучал отдельно от остальных, иногда забираясь в высокий регистр, то начиная звучать басом; тихое тремоло женских голосов срывалось в брюзгливое глиссандо и внезапно обрывалось, едва достигнув щемящей сердце чистоты звучания; мужские же голоса, экспериментируя с диминуэндо и крещендо, выдавали с блеском фальшивый диссонанс с форшлагами фраз, акцентируя внимание на недосказанности и недоговорённости. Если бы не ставшие почти родными лица продавцов-китайцев, то по общему фону криков, наслаивающихся один на другой, «тёсева, все товалы тёсева!», «култки, майки, лубасаки!», «больсая скитака!» — с лёгкой уверенностью можно было бы предположить, что находишься где-то на шумном среднеазиатском базаре.
— Марфа, тебе не кажется, среди продавцов появилось много новых лиц? — идя между прилавков, задала вопрос подруге Матрёна.
— А они не все на одно лицо, — прыснула Марфа. — Китайцы и есть китайцы.
— Не скажи, — не унималась подруга, проходя мимо одного прилавка. — Вот здесь торговала китаянка Люба, мы три года знакомы, скидки хорошие делала. Сейчас вместо неё мужик.
— Да уехала твоя Люба домой семью проведать, — предположила Марфа. — Мужчина её сменил.
— Да нет же! — тихо прошептала Матрёна, будто боясь, что её подслушают. — Моя соседка тоже говорит, много новых лиц на рынке, старые продавцы куда-то исчезли. Она тут трудится помощницей у одной китаянки.
Марфа предложила подруге успокоиться, подумаешь, один сменил другого, в чём проблема, вещей дешёвых меньше стало, что ли. Они ведь по сути те же гастарбайтеры, только китайские.
Матрёна встретилась взглядом с продавцом-мужчиной. Крупное лицо, мясистый нос, губы-вареники, густые брови нависают над щёлками глаз. Увидев потенциального покупателя, он мигом отвлёкся от тарелки с лапшой, растянул до ушей рот в улыбке и выпалил, как заведенный, давно отрепетированное:
— Посалуста, тесёвые тавалы. Сапки, майки, тапка! Осеки солнесная!
— Видишь, Матрёна, — кольнула локтём не больно Марфа, — всё, как и прежде, большой выбор дешёвых товаров. И переключила внимание на прилавок, где обильно, грудами, лежали связки футболок, маек, шлёпанцев, бейсболок и прочей мелочи.
К подруге присоединилась и Матрёна, водрузив на нос очки, стала копаться в товаре, задавая вопросы «размер побольше будет?», слыша в ответ «сичаса плинесу»; «расцветка другая есть?», «сичаса найду», «тапочки из хлопка?», «цистая лёна»; «дешевле не уступишь?», «и так плодаю в уселб».
В процессе переговоров, разнообразный цветастый китайский ширпотреб продавца менялся местами с деньгами покупателя; товар с удовольствием покидал насиженные места на прилавке и помещался в большие пластиковые сумки; в обратном направлении текли ручейки денег из кошельков в руки продавцов, но менее охотно.