В последнее время Никита совсем загрустил. Практически не играл. Осунулся. Слонялся по дому с потерянным, потухшим взглядом. Даже мультики смотрел без восторга. Только когда Марина рассказала, о поездке в Пер-Лашез, слегка ожил. И теперь уже каждый день спрашивал мать:
– Мама, ну коли ж ми поїдемо в Пер-Лашез?
– Скоро, сына, скоро – Марина, казалось, уже не замечает украинскую речь.
– Тато купив квитки?
– Что? Скажи на русском!
– Тато купив квитки? – упрямо повторял мальчик.
– Не понимаю о чём ты.
– Ты отвезешь меня домой?
– Так ты дома, сын!
– Не вдома я! Не на рідній землі – повторял Никита.
Марина очень надеялась, что эта поездка поможет им. Правда не представляла каким образом. Ей до сих пор, было, не ясно какая связь между кладбищем, украинским языком и её сыном.
Выбрать отель с завтраками было правильным решением – Никита проснулся ни свет, ни заря и растормошил родителей: ему обещали Пер-Лашез. Наспех перекусили и отправились на кладбище.
Вот они заветные ворота Пер-Лашез.
Марина наблюдала за сыном: тот нервничал, суетился. Тянул её за руку. Павел хмурился, глядя на неприступные стены и каменный забор.
Но отступать было некуда.
Фотографии это одно. То, что увидели Ивановы, поразило их величием: открытый музей под небосводом Франции. Статуи, надгробия, колонны… У любого предмета, будь то камень, травинка, фотография – своя история. Дерево пьют земные соки не просто так, а с тайным, неведомым человеку смыслом.
У каждого захоронения был хозяин. Он или позволял подойти ближе или заставлял ускорить шаг. Незримая сила, обитавшая за стенами кладбища, казалась настолько реальной, что можно было её потрогать. Марина встряхнула плечами, сбрасывая навалившийся морок.
Никита осматривался, держал её за руку и молчал. Если приглядеться то было видно, что не она решает куда идти: ребёнок уверенно вёл её по тропинкам Пер-Лашез. Когда Марина решила свернуть с аллеи на другую, вскрикнул:
– Мамо, нам не туди!
Она послушно пошла за сыном.
– Эй, вы куда? – крикнул Павел, шедший поодаль, и разглядывающий захоронения.
– Куда Никита скажет – растеряно проговорила Марина.
Они шли уже больше часа. Пару раз останавливались посидеть на скамейке, попить, отдохнуть. В эти минуты Марина успевала сделать фотографии. Казалось, Никита спешит, он не давал родителям останавливаться дольше, чем на десять минут – тянул мать за руку:
– Пішли, мати. Пори.
– Паша, что это? Конец? – спросила Марина, когда им показались высокие стены.
– Это колумбарий, с урнами – пояснил муж, сверившись с картой – там в середине крематорий.
Марина поёжилась. Неужели Никита поведёт их туда? Мальчик остановился у входа в колумбарий и затараторил по-украински. Потом склонив голову, как будто прислушивался. Опять тараторил. Опять слушал… И отвечал.
Родители в ступоре смотрели на сына. Мимо проходили туристы, никто не обращал внимания на мальчишку, разговаривающего с самим собой.
Никита вырвал ладошку из рук матери и решительным шагом направился в сторону колумбария. О, нет, только не это! Марина нервно поёжилась: даже если это достопримечательность Франции находиться среди десятка тысяч урн с прахом ей не хотелось.
– Никита, ты куда?
Ребёнок молчал, не оставив никакого шанса. Пришлось идти за ним. Никита уверено шёл по территории колумбария, почти не смотрел по сторонам, только прислушивался, склонив голову.
Марина всматривались в крыши, искала, не идёт ли дым, не «хоронят» ли кого-то. Вдыхала воздух, пытаясь найти в нём нотки сожженного тела. Она заметно нервничала. Павел молчал. Вся эта история приобрела мистический характер. Как ещё объяснить свободное перемещение ребенка по кладбищу? Тут взрослые-то с картой ходят, а Никита торопится, как будто на встречу опаздывает, и все аллеи Пер-Лашез знает, как дорогу из детского сада.
Никита тем временем свернул направо и поднялся на второй уровень. Затоптал, расталкивая людей, при этом, не умолкая, бормотал по-украински. Марина даже не понимала, о чём он говорит: так быстро и тихо шептал сынишка. Наконец он остановился.
– Шістдесят шість вісімдесять шість – объявил мальчик.
– Что, сын?
– Шістдесят шість вісімдесять шість – повторил он.
Родители молчали, не понимая, что нужно сыну, и вообще с ними ли он разговаривает. Павел внутренне ругал самого себя за эту поездку: кажется, становится только хуже – Никита ушёл в себя, его как будто нет рядом.