Это мнение о нем укреплялось по мере того, как день за днем шла его работа в канцелярии, на глазах у всех. Молчалив, усидчив, любопытства ни к чему не выказывает, знай себе скрипит пером. Ни от какой работы не отказывается, если надо, и после урочных часов останется или на дом возьмет какую-нибудь не секретную переписку, делает работу быстро, да так, что удовольствие читать крепко сбитые фразы, ни одного лишнего слова, короче и яснее не напишешь, удовольствие следить за жемчужным бисером ровненьких строк. Очень скоро и Гусеву и Кирилову стало ясно, что лучше Николая Васильевича никто из переписчиков агентуры не может составить деловую бумагу, да что агентуры, пожалуй, и всего отделения. Неудивительно, впрочем: брали свое опыт канцелярский и образование, — выше гимназического курса никто из переписчиков во всем отделении не поднимался. Вскоре Николаю Васильевичу доверили составлять на основе агентурных сведений разных лет те самые справки-памятки, которые служили основным и самым полным источником сведений как о лицах, подозревавшихся в противоправительственной деятельности, так и о предпринятых агентурой действиях в отношении этих лиц. Гусев, заваленный работой, стал поручать ему шифровку и дешифровку телеграмм, которыми агентура обменивалась с губернскими жандармскими управлениями, и для этого Клеточникова познакомили с шифром агентуры. От Дрентельна и Шмита, которые тоже скоро оценили работу нового переписчика, стали время от времени присылать ему для составления, с последующей перепиской им же, Клеточниковым, набело, кое-какие бумаги, которые требовали особой отделанности и аккуратности, в том числе всеподданнейшие доклады Дрентельна, содержавшие секретнейшие сведения о ходе дознаний по важнейшим политическим преступлениям или сведения о предполагавшихся обысках, арестах, — государь проявлял порой живое любопытство к деталям полицейских операций…
Впрочем, что касается этих деталей, сведений о предполагавшихся обысках и арестах, то об этом Клеточников скоро получил возможность узнавать не только из бумаг, проходивших через его руки, но и от самого Кирилова, с которым у него неожиданно сложились короткие отношения, для которого он скоро стал не только незаменимым помощником, но и в некотором роде объектом его покровительства, его protégé.
Прежде всего Клеточников был действительно полезен Кирилову. Когда срочно требовалось ответить на какой-нибудь запрос какого-нибудь высокого лица, составить объяснительную записку для начальства или изготовить деликатное письмо, по части которых Клеточников оказался специалистом, Кирилов призывал его к себе в кабинет, излагал ему мысль, и Клеточников тут же с видимой легкостью, без малейших, к удивлению Кирилова, поправок изготовлял требуемый текст. У Кирилова много времени отнимала переписка, возникавшая во время его ежедневных свиданий с секретными агентами на явочных квартирах (таких квартир у него, как оказалось, было три), особенно когда он проводил с агентами ответственные совещания, о которых должен был дать отчет начальству. Прежде ему помогал справляться с секретарской стороной этих совещаний Гусев, сопровождавший его на эти совещания, теперь Кирилов стал брать с собой Клеточникова. Клеточников должен был, когда требовалось, вести запись бесед Кирилова с агентами, составлять всевозможные бумаги во всевозможные учреждения со всевозможными запросами, под диктовку Кирилова записывать разные факты и предположения для будущих справок-памяток. Вот когда он получил возможность коллекционировать шпионов для Михайлова, желавшего иметь на руках возможно более полный список их! Днем он записывал беседы Кирилова со шпионами на явочной квартире Кирилова, а вечером на квартире Натальи Николаевны диктовал Михайлову, и тот записывал в тетрадь под названием «Сообщ. агента» между прочими сообщениями и такие: