Но прежде, чем это случилось, а затем случилось и другое — его перемещение в канцелярские чиновники Третьего отделения, когда перед ним открылись несравненно более широкие возможности наблюдать за действиями сыскной полиции, более того, когда он получил доступ ко всем секретным материалам по делам о политических преступлениях, — прежде, чем это случилось, проживание в квартире Кутузовой сыграло свою, и очень немалую, роль.
Анна Петровна, как агент Третьего отделения на жалованье, должна была исполнять в некотором роде санитарные обязанности на нескольких порученных ее попечению заводах, следить за тем, чтобы среди рабочих этих заводов не распространились нежелательные увлечения, не завелись кружки или иные формы тайной организации, своевременно предупреждать развитие сей болезни. Как предупреждать? На этот счет существовала обширная система мер, начиная с заведения агентом личных связей с рабочими и выявления умонастроений в их среде (Анна Петровна и заводила такие связи, она крестила детей рабочих, помогала бедным семьям, при этом в разговорах с рабочими держалась чуть ли не социалисткой) и кончая организацией провокаций, которые вели бы к арестованию опасных смутьянов. У нее были помощники из рабочих, которых она же и выпестовала, некоторые из них со временем сами становились агентами Третьего отделения. При Клеточникове Анна Петровна приютила у себя на даче в качестве сторожа беспаспортного социалиста-рабочего, еще сама не зная (советовалась с Клеточниковым), на что его употребить, пустить ли на развод социалистов, с тем чтобы потом всех и выдать скопом, или постараться обратить его в сознательного провокатора.
Все это сделалось известным Клеточникову не вдруг. О своих теперешних занятиях Анна Петровна ничего ему не рассказывала, не из предосторожности (хотя, конечно, частью и поэтому, лишняя предосторожность никогда не вредит, это она понимала), просто не любила об этом говорить, это были будни, в них ничего не было для нее интересного, все было текучим, интересно было то, что было в прошлом, что отстоялось. И Клеточников не расспрашивал ее об этом, ему довольно было и того, что само собою обнаруживалось. Кое-что обнаруживалось, когда к Анне Петровне приходил кто-нибудь из ее помощников, «пестунов», или из «крестников», то есть бывших помощников, теперь работавших в агентуре самостоятельно, приходили, когда у нее сидел Клеточников, и она не выпроваживала Клеточникова, а сама выходила для разговора с пришедшим в переднюю или в другую комнату и при этом не всегда озабочивалась плотно прикрыть за собою дверь, так что Клеточникову частично был слышен их разговор, или когда начинала разговор, не смущаясь присутствием Клеточникова, полагаясь на его скромность или, может быть, не придавая большого значения разговору. Особенно много давали визиты «крестников». Они любили Анну Петровну и приходили иногда без всякого дела, просто повидаться, поболтать, — вот они-то (многие из них), не в пример Анне Петровне (впрочем, все люди молодые), нуждались в общении как раз для разговора о текущих заботах и волнениях, они-то и выбалтывали многие секреты. Так выяснилась вполне роль Петра Николаевича, шпиона, о намерении которого спровоцировать сходку рабочих Клеточников узнал еще в ноябре. Петру Николаевичу удалось-таки исполнить задуманное. Во время стачки на одной из фабрик за Нарвской заставой он под видом социалиста собрал сходку активистов-стачечников, полиция накрыла сходку, арестовав около полусотни человек, вместе с ними взяли и Петра Николаевича, но тотчас выпустили на поруки госпоже Кутузовой, известной заступнице рабочих — известной, понятно, в среде рабочих. С тех пор он жил на Старом Петергофском, усиленно пытаясь проникнуть в «Северный союз русских рабочих», но в этом уже не успел: Михайлов и его друзья, не сумевшие обезвредить Петра Николаевича во время осенних стачек, теперь аттестовали его должным образом членам «Союза» (через Халтурина), и те старательно обходили, его.
Так же открылась Клеточникову и роль другого «крестника» Анны Петровны, и это, пожалуй, было самым важным открытием, которое он сделал, пока жил у Анны Петровны, роль славного паренька Николки с трудной фамилией Рейнштейн. Николка представлял собою на первый взгляд симпатичнейший тип развившегося столичного рабочего, не больно грамотного, но с цепким и сметливым, практическим умом, помогавшим ему справляться с недостатками образования, и при этом с очаровательно мягким, уступчивым, незлобивым характером. Его все любили, и он, как казалось, всех любил, все у него были друзья и славные люди, ни к кому он не питал дурного чувства, с кем бы ни имел дела — с социалистами, с агентами. Даже к социалисту-слесарю Обнорскому, бывшему, как и Халтурин, одним из основателей и вожаков «Северного союза», тому самому Обнорскому, который отнял у Николки его законную жену Татьяну, Николка, казалось, не испытывал злого чувства, напротив, любя Татьяну, сам же и устраивал их жизнь, прятал Обнорского от полиции, хотя давно мог бы выдать его, и если в конце концов все-таки выдал, то, как долгое время думал Клеточников, вовсе не из мести, нет. Позже, когда Клеточникову открылись и такие факты о Николке, о которых не знали ни Анна Петровна, ни даже, пожалуй, Татьяна, он понял, что, в сущности, никакой особенной загадки Николка собою не представлял. В нем было немало от авантюриста, но это был авантюрист с претензиями и умыслами несостоявшегося лавочника, уязвленного бедностью, тайно злобившегося на весь свет, мечтавшего «выбиться» и «всем показать», чего он стоит; однако у него было достаточно воображения и здравого смысла, чтобы не спешить обнаруживать свое естество, ловко его маскировать.