Во всем этом обнаружилось несколько загадочных обстоятельств, разобраться в которых оказалось не так-то просто. Как случилось, что ни Обнорский и никто из его товарищей, членов «Северного союза», во все эти четыре дня не заметили за собой никакой слежки? Как случилось, что никто из товарищей Обнорского не поинтересовался, у кого он остановился, а если и поинтересовался, то не придал этому факту никакого значения, не предупредил Обнорского о подозрениях, возводимых на Петра Николаевича землевольцами? И как случилось, что об этих подозрениях не предупредили москвичей петербургские члены «Союза» еще в то время, когда сами узнали об этом (в этом случае и Рейнштейн знал бы о провале Петра Николаевича и уж конечно не направил бы к нему Обнорского)? Наконец, как случилось, что они не передали Обнорскому, когда он уже прибыл в Петербург, ничего о подозрениях, возводимых землевольцами на обоих Рейнштейнов-супругов, хотя, казалось бы, элементарные требования конспирации требовали сделать это, как бы ни было это неприятно Обнорскому? (Позже Михайлов выяснил, что Обнорскому ничего не сказали об этих подозрениях, потому что щадили чувства Обнорского, все равно бы, дескать, не поверившего в предательство любимой им и любящей его женщины и в предательство Николки.) Все это было предметом обсуждения между Клеточниковым и Михайловым. Поразмыслив, Петр Иванович сделал тот вывод, что всему причиной дикая, оставшаяся от прежних времен, типично русская беспечность, пренебрежительное отношение к вопросам безопасности; на эту тему он, Петр Иванович, не устает заводить речь между своими товарищами по «Земле и воле» и понуждать товарищей принимать необходимые меры (за что и удостоился прозвания Дворник). Подпольная организация не может рассчитывать на серьезный успех, не обращая внимания на эту сторону дела. «Ну, будем считать, что п-получили еще один урок. Лучше бы его не было», — заключил он.
А вскоре Николка замахнулся, и нешуточно, на «Землю и волю». В начале февраля он прибыл в Петербург к господину Кирилову с планом разгрома вполне уже организовавшегося московского филиала «Северного союза» и одновременно предложил за какое-то особо выговоренное вознаграждение (месяца полтора спустя Клеточников узнал, что Николка спрашивал тысячу рублей) выследить типографию и редакторов «Земли и воли». Он придумал довольно хитроумную комбинацию, которую и представил на рассмотрение господина Кирилова, и получил полное одобрение и обещание всяческого содействия. К середине февраля в Третьем отделении был составлен, по данным Николки, список 25 членов центрального московского кружка — филиала «Северного союза» и затем переслан начальнику Московского жандармского управления генерал-лейтенанту Слезкину для наблюдения за радикалами и подготовки к обыскам и арестам, с тем чтобы произвести операцию в начале марта, к моменту возвращения Николки в Москву. Николка же к тому времени должен был покончить с землевольческой типографией.
Из Москвы Николка привез рекомендательные письма к братьям Короленко, народникам, которые, как он знал, были близки к землевольцам и даже как будто к самой редакции «Земли и воли». Он явился к братьям с предложением от имени московских пропагандистов организовать регулярную перевозку из Петербурга в Москву изданий «Земли и воли», любого количества экземпляров, и для конкретных переговоров просил связать его с кем-нибудь из редакторов «Земли и воли». Братья обещали помочь. И действительно, они связали Николку с человеком, который при первом же свидании вручил ему для пересылки в Москву пачку свежеотпечатанных номеров— еще влажных, прямо из типографии. За этим человеком, разумеется, тут же было установлено агентурное наблюдение.