Вот тогда-то Клеточников и съехал от Анны Петровны, поспешил убраться от нее чуть ли не на другой день после того, как был зачислен в агенты, не мог больше выносить ее общества. Прежде, когда только еще нужно было выведать ее тайну, с этим приходилось мириться, как с неизбежностью, но теперь, когда и тайна оказалась раскрытой и все ее связи выявлены, весь круг ее знакомых установлен, притом его собственная служба обещала дать гораздо больше того, чем могло дать проживание у Анны Петровны, проводить в ее обществе каждодневные вечера сделалось совершенно нестерпимым. Но почему? Ведь она не переставала быть по-своему привлекательным, в известном смысле даже симпатичным человеком? Разве стала она хуже, чем была, когда Клеточников, уже зная ее тайну, проводил часы в ее компании, не без интереса, не без удовольствия слушая ее занимательные, своеобразные рассказы о прошлом? Она оставалась такой же приветливой, импульсивной дамой с открытым, доброжелательным лицом, по-прежнему к ней тянулись люди, и не только ее «пестуны» и «крестники», обязанные ей всем, чего достигли в жизни, — со всеми она была внимательна и отзывчива, это Клеточников испытал на себе (вовсе не из какого-то расчета предложила она ему поступить в Третье отделение — предложила из расположения к нему, искренне желая помочь выпутаться из денежных затруднений, Третье же отделение предложила как последнее средство, после того, как посылала его в два или три учреждения вполне нейтральные, где у нее были добрые знакомые, вовсе не связанные с полицией, но где, однако, тоже не оказалось подходящего места, о чем она сильно сокрушалась). Точно так же не было у нее, это Клеточников знал совершенно точно, и злобного отношения к социалистам, как можно было бы, казалось, ожидать от правительственного агента, — вполне безразличная к идейной стороне дела, она не только не испытывала к социалистам особенной антипатии, но, напротив, вращаясь между ними, порой вступая по необходимости в продолжительные обязательные отношения с ними, даже любила их общество (в этом она не стеснялась признаваться Клеточникову), считая их интересными людьми, себе под стать, ибо это были люди со страстью. Она способна была сочувствовать их судьбе, хотя сама же и губила их, но об этом она старалась не думать, это ее уже не касалось, это не имело отношения к ее делу, к ее страсти, а страсть ее и была в том, чтобы выслеживать и ловить людей. В этом она была похожа на Николку Рейнштейна, тот также был равнодушен к идейной стороне дела, захвачен самой по себе страстью разрушать замыслы других людей, был художником, энтузиастом этой увлекательной, хотя и опасной игры. Как могли соединяться в человеке такие противоположные качества? Понять это было невозможно, но, именно оттого, что Анна Петровна была и добра, и приветлива, и отзывчива, она казалась Клеточникову чудовищем, омерзительным, вызывала порой тошнотворную тоску и отчаяние, от которых не было спасения. Со своей безотчетной, невинной кровожадностью она была вполне животным, бессмысленно эгоистическим и опасным, и, конечно, была бы не способна это осознать, если бы и нашелся человек, который попытался объяснить, показать ей это. Соображение это приводило Клеточникова в ужас. Вот от этих переживаний, неизбежно возникавших при общении с Анной Петровной, он и поспешил сбежать, как только представилась возможность.
Впрочем, сбежал он от Анны Петровны вполне корректно, не испортив с ней отношений, оставив за собой право заходить к ней на правах друга, в расчете и впредь добывать здесь нужные сведения, — сбежал под благовидным предлогом: ему теперь, как агенту, было бы непредусмотрительно жить у нее, агента же, притом сам господин Кирилов советовал переселиться поближе к студентам, за которыми Клеточников должен был наблюдать. Расчет оказался верным. Вскоре разыгралась поставленная Николкой Рейнштейном драма, героями которой должны были стать редакторы и типографщики «Земли и воли», и никакой возможности следить за событиями не было бы у Клеточникова, если бы не квартира Анны Петровны. Агентурная служба, увы, не оправдала надежд, которые возлагал на нее Михайлов, — у Клеточникова отнюдь не прибавилось возможностей узнавать больше того, чем он узнавал через Анну Петровну.