В конце концов я заснул беспокойным сном, когда вдруг меня разбудил громкий вибрирующий звук, который долго отдавался в ушах. Я вскочил, но все опять было тихо. Лампа догорала, часы показывали, что уже близко полночь. Я искал спички, чтобы зажечь свечу, когда резкий крик раздался снова, так громко и четко, словно он звучал в одной комнате со мной. Моя спальня в передней части дома а матушки и сестры - в задней, так что подъездную аллею могу видеть в окно только я.
Бросившись к окну, я отдернул занавески и выглянул. Вы знаете, что подъездная аллея расширяется в усыпаную гравием площадку перед самым домом. Как раз в центре этого открытого места стояли трое и глядели вверх, на окна. Луна ярко освещала их, отражаясь бликами в поднятых глазах, и при ее свете я различил, что лица у них смуглые, волосы - черные, а общий тип лиц - как у сикхов или африди. Двое хзудощавые со страстными экстатическими лицами, а третий на вид незлобивый и величественный, с благородным лицом и длинной бородой.
- Рам Сингх! - воскликнул я.
- Как, ты их знаешь? - поразился Мордонт. - Ты встречался с ними?
- Знаю. Это буддистские жрецы, - ответил я. - Продолжай!
- Они стояли в ряд, то воздевая руки к небу, то опуская, а губы их шевелились, как будто они читали молитву или заклинание. Вдруг они прекратили жестикулировать и в третий раз издали тот странный зловещий пронзительный крик, который меня разбудил. Никогда не забуду этот ужасающий зов, отдающийся в ночной тишине так сильно, что он до сих пор звенит у меня в ушах.
Когда он медленно замер, послышался скрежет ключей и засовов, а потом - стук открывшейся двери и звуки торопливых шагов. Я увидел из своего окна, как отец и капрал Руфус Смит суетливо выбегают из дома, неодетые, с непокрытыми головами, как люди, покоряющиеся внезапному и непреодолимому импульсу. Трое пришельцев к ним не прикоснулись, но все пятеро быстро удалились по аллее и скрылись между деревьями. Я определенно не видел никакого применения силы, никакого физического принуждения, и все же я так же уверен, что мой бедный отец и его товарищ были беспомощными пленниками, как если бы их при мне уволокли в кандалах.
Все это заняло совсем немного времени. От первого разбудившего меня зова до того, как они исчезли с моих глаз, мелькнув в последний раз между деревьями, прошло никак не больше пяти минут. Так внезапно все произошло и так странно, что, когда драма закончилась, и они исчезли, я мог бы подумать, что видел кошмар или бред, если бы не ощущение реальности события, слишком яркое, чтобы приписать его воображению.
Я принялся выламывать дверь, бросаясь на нее всем своим весом. Некоторое время она не поддавалась, но я пытался снова и снова до тех пор, пока что-то не треснуло и я не оказался в коридоре. Прежде всего я подумал о матушке. Я бросился к ее комнате и повернул ключ в двери. Секунды не прошло, как она шагнула из спальни, одетая в пеньюар, предостерегающе подняв руку.
- Никакого шума! - велела она мне. - Габриэль спит. Их вызвали прочь?
- Именно так! - ответил я.
- Да будет воля Божья! - воскликнула она. - Твой бедный отец станет счастливее в ином мире, чем был когда-либо в здешнем. Слава Богу, что Габриэль спит. Я подсыпала ей хлорал в какао.
- Что я должен делать, - спрашивал я в отчаянии. - Куда они ушли? Как я могу ему помочь? Не можем же мы допустить, чтобы он вот так вот ушел от нас, и позволить этим людям сделать с ним, что им вздумается! Может быть, мне съездить в Вигтаун за полицией?
- Только не это! - горячо запротестовала матушка. - Он десятки раз просил меня этого не делать. Сын мой, мы никогда больше не увидим твоего отца. Ты вправе удивляться, что я не плачу, но, если бы ты знал, как знаю я, какой душевный мир принесет ему смерть, ты не нашел бы в себе силы оплакивать его. Любые розыски, я чувствую, бесполезны, но все-таки искать, конечно, надо. Сделаем это так незаметно, как только возможно. Мы не можем услужить ему лучше, чем, исполняя его желание.
- Но ведь дорога каждая минута! - воскликнул я. - Может быть, он сейчас зовет нас на помощь в когтях этих темнокожих дьяволов!
От этой мысли я так обезумел, что тут же кинулся прочь из дома, за ворота, на большую дорогу, но, оказавшись там, я понял, что не знаю, куда бежать. Вся широкая пустошь лежала передо мной без единого признака жизни. Я вслушался, но ни один звук не нарушал ночного безмолвия.
И тогда, друзья, стоя в нерешительности посреди мрака, я испытал в полной мере ужас и ответственность. Я почувствовал, что сражаюсь против сил, о которых не имею понятия. Все терялось в чуждой пугающей темноте.
Мысль о вас, о вашей помощи и совете послужила мне маяком. В Бренксоме я, по крайней мере, найду сочувствие и, прежде всего, указания, что мне делать - мой собственный рассудок настолько помутился, что я не могу доверять себе. Матушка хотела остаться одна, сестра спит, а предпринять ничего нельзя до рассвета. Так что же мне было делать, как не бежать к вам как можно скорее? У ьебя голова ясная, Джек, так скажи, дружище, что я должен делать! Эстер, что мне делать?
Он поворачивался то ко мне, то к сестре, протягивая руки, с мольбой в глазах.
- Пока темно, ничего не сделаешь, - ответил я. - Мы должны сообщить о случившемся в вигтаунскую полицию, но это не обязательно делать раньше, чем мы сами начнем поиски, так что мы можем действовать согласно с законом, и все же предпринять собственное расследование, как хотела твоя мать. У Джона Фулертона, который живет на холме, есть помесь шотландской овчарки с борзой, это отличная ищейка. Если его собака возьмет след генерала, то дойдет по следу хоть до самого Дели.
- Это ужасно - ждать в бездеятельности, когда он, может быть, нуждается в нашей помощи...
- Боюсь, что наша помощь так или иначе будет для него бесполезной. Тут действуют силы, не допускающие человеческого вмешательства. И потом, как мы поможем? У нас нет никаких указаний, куда они могли направиться, а блуждать наугад по пустоши в темноте - значит зря тратить силы, которые могут больше пригодиться утром. К пяти рассветет. Через час-другой можно будет подниматься на холм за фулертоновой собакой.
- Еще час, - простонал Мордонт, - каждая минута кажется столетием.
- Ложись на софу и отдыхай, - сказал я. - Ты не можешь лучше помочь отцу, чем собрав все силы, потому что завтра нас, может быть, ожидает трудная дорога. Но ты что-то говорил о пакете для меня от генерала?
- Вот он. - Мордонт вытащил из кармана и протянул мне маленький сверток. - Это наверняка разъяснит все тайны.
Пакет с двух сторон был запечатан черным воском с изображением летящего грифона - генеральской печатью. Дополнительной страховкой служила широкая клейкая лента, ее пришлось разрезать перочинным ножом. На обертке пакета размашистым почерком было написано: "Для Дж.Фотерджила Вэста, эсквайра.", а ниже: "Передать этому джентльмену в случае исчезновения или кончины Дж.Б.Хизерстоуна, кавалера Креста Виктории, отставного генерал-майора Индийской армии."
Итак, мне предстояло, наконец, узнать мрачную тайну, бросившую тень на нашу жизнь. Внутри лежала небольшая пачка пожелтевших листков и письмо. Я придвинул поближе лампу и вскрыл его. Там стояла дата - семь часов вчерашнего вечера - и вот, что следовало за ней.
"Дорогой Вэст!
Я давно должен был удовлетворить ваше вполне естественное любопытство по тому поводу, о котором мы не раз имели случай беседовать, но сдерживался ради вас самих. Я знаю по собственному печальному опыту, как изводит и лишает мужества вечное ожидание катастрофы, когда вы не сомневаетесь, что она наступит, и не можете ни предотвратить ее, ни ускорить.
Хотя беда коснется только меня, но я сознаю, что та непроизвольная симпатия, которую вы, как я замечал, ко мне питали, и ваше отношение к отцу Габриэль причинят вам страдание, если вы узнаете, какая безнадежная и в то же время неясная судьба мне грозит. Я боялся смутить ваш покой, и поэтому молчал, хотя молчание недешево мне стоило, потому что изоляция - не последнее бремя из тех, которые меня угнетают.
Но многие признаки, и главный среди них - появление на побережье буддистов, о чем вы мне рассказали утром, убедили меня, что изнурительное ожидание, наконец, истекает, и близится возмездие.