— Послушай, Бергер, — повторил Кеннеди, твердо глядя в глаза своему приятелю. — Я действительно хочу, чтобы ты был со мной откровенным.
При этих словах он показал рукой на коврик, лежащий на полу. Там стояла неглубокая плетеная корзина для фруктов — такие корзины делают в Кампаньи. Там в беспорядке лежали самые разные вещи: черепки с надписями, обрывки записей, разбитая мозаика, клочки папируса, ржавые металлические украшения. Человеку непосвященному эти предметы могли показаться просто мусором, но специалист мгновенно распознал бы их уникальность. Кучка хлама в плетеной корзинке представляла собой одно из недостающих звеньев исторической цепи развития общества. Это был настоящий клад для исследователя. Вещи эти принес сюда немец, и теперь глаза англичанина жадно впивались в них.
— Я не буду ни во что вмешиваться. Но мне бы очень хотелось послушать твой рассказ, — продолжал он, пока Бергер медленно зажигал сигару. — Это, без сомнения, огромное открытие. Надписи произведут сенсацию во всей Европе.
— Да, ведь здесь всего несколько вещиц, а там их сотни, — сказал немец. — Их столько, что дюжина маститых ученых может всю жизнь изучать и, сравнивая их, создать себе репутацию — такую же прочную, как замок Сан-Анджело.
Кеннеди сидел задумавшись, на его прекрасном лбу появились морщины, а пальцы теребили длинные красивые усы.
— Вот ты и выдал себя, Бергер, — наконец произнес он. — Твои слова могут означать только одно: ты нашел новые катакомбы.
— Я и не сомневался, что ты уже понял это, рассматривая вещицы.
— Да, они подтверждают мои предположения, а теперь твои замечания не оставили ни малейшего сомнения. Нет другого места, кроме катакомб, где можно столько всего обнаружить.
— Совершенно верно. Да в этом и нет никакой тайны. Я действительно открыл катакомбы.
— Где?
— Ну, уж это мой секрет, дорогой Кеннеди. Скажу только, они расположены так, что нет ни малейшего шанса из миллиона, что кто-нибудь еще наткнется на них. Их происхождение отличается от всех известных катакомб, и использовали их для погребения самых богатых христиан. Поэтому эти вещи так отличаются от всего, что находили раньше. Если бы я не отдавал себе отчета, как много ты знаешь и сколько в тебе энергии, я бы, не колеблясь, рассказал тебе обо всем — разумеется, взяв слово молчать. Но, думаю, я сначала должен сделать собственный доклад об этом открытии, а уж потом вступать в такую жестокую конкуренцию.
Кеннеди любил свое дело; любил так страстно, что порой это граничило с манией. Этой страсти он был предан всецело, несмотря на все развлечения, которые свойственны богатому и ветреному молодому человеку.
Он был тщеславен, но его тщеславие занимало лишь второе место по сравнению с простой чистой радостью и интересом ко всему, что касалось жизни и истории Рима. И теперь он жаждал увидеть этот новый подземный мир, который открыл его приятель.
— Послушай, Бергер, — произнес он серьезно, — уверяю тебя, ты можешь довериться мне без колебаний. Ничто не заставит меня взяться за перо, пока я не получу твоего разрешения. Я вполне понимаю твои чувства и считаю их совершенно естественными, но тебе действительно нечего меня бояться. С другой стороны, если ты мне не откроешь свой секрет, я начну систематические поиски и наверняка обнаружу катакомбы. В этом случае, конечно, я воспользуюсь своей находкой как захочу, поскольку не буду связан никакими обязательствами.
Бергер задумчиво улыбался, покуривая сигару.
— Я заметил, милый друг, что, когда мне хочется получить от тебя кое-какие сведения, ты далеко не всегда охотно делишься со мной.
— Скажи, бога ради, когда это ты спрашивал меня о чем-то и я тебе не рассказал все, что знал? Помнишь, как я дал тебе материал для работы о храме Весталя?
— Ну, это было не так уж и важно. Вот интересно, если бы мне пришло в голову задать тебе несколько личных вопросов, ответил бы тогда? Ведь эти катакомбы для меня — дело весьма личное, и я бы хотел, чтобы ты тоже поделился со мной своим секретом.