Тем не менее он делал это с такой скромностью и осторожностью, что никто из собеседников не находил повода быть на него в претензии за поражение, понесенное к тому же в области своей специальности.
Во всех его словах и поступках замечалась какая-то спокойная сила, которая производила большое впечатление.
Я припоминаю один случай, очень поразивший всю нашу компанию.
У Тревора был огромный бульдог; он очень любил своего господина, но к фамильярностям прочих из нас относился очень нелюбезно.
Все домашние, как и следовало ожидать, очень косились на этого зверя, но так как студент был очень привязан к нему, то и решили не удалять его от дома и запереть в конюшню, где ему была устроена огромная конура. За такое пренебрежение к собственной особе животное сильно невзлюбило нашего хозяина и рычало, скаля все свои огромные зубы каждый раз, как замечало его фигуру.
На следующий день после прибытия Октавия Гастера мы проходили мимо конюшни. Внимание гостя было привлечено рычанием пса.
— А! А! — заметил он. — Это ваша собака, мистер Тревор?
— Да, это Тоуцер.
— Бульдог, должно быть, из тех, что на континенте зовут национальным животным Англии.
— Да, чистокровный бульдог, — с гордостью подтвердил студент.
— Безобразные животные, очень безобразные. А не войдете ли вы в конюшню, чтобы снять с него цепь? Мне хотелось бы взглянуть на него на вольной воле. Просто жалко держать на привязи такое могучее, полное жизни животное.
— Но он любит кусаться, — с лукавой искоркой в глазах сказал Тревор. Впрочем, вы, конечно, не струсите собаки.
— Струшу? О, нисколько; зачем же я струшу ее?
Когда Тревор открыл дверь конюшни, на лице его окончательно утвердилось ехидное выражение.
Чарли пробормотал что-то насчет того, что шутка переходит границы, но его слова были заглушены громовым рычанием, раздавшимся изнутри конюшни.
Все отошли на приличное расстояние, кроме Октавия Гастера, который остался стоять на пороге дверей с выражением скучающего любопытства на бледном лице.
— А эти красные точки в темноте, должно быть, его глаза? — спросил он.
— Да, — сказал студент, нагибаясь, чтобы развязать ремень.
— Иси! — сказал Октавий Гастер.
Ворчанье собаки вдруг превратилось в протяжный жалобный визг; вместо ожидаемого нами яростного прыжка она с шумом зарылась в солому, точно желая спрятаться в ней.
— Что за черт такой стряслось с нею? — воскликнул в смущении ее владелец.
— Иси! — сухим металлическим, неописуемо повелительным тоном повторил Гастер. — Иси!
К великому нашему удивлению собака рысью выбежала из конюшни и улеглась у его ног; но это был совсем не тот воинственный Тоуцер, которого мы привыкли видеть.
Вялые опущенные уши, повисший хвост, унылое выражение некогда яростной морды — он стал живым олицетворением собачьего унижения.
— Очень хорошая собака, но на редкость мягкая, — произнес швед, гладя бульдога по спине.
— А теперь пошел-ка на свое место, сударь.
Пес сделал полуоборот и послушно отправился в свой угол.
Мы услышали звон цепи: это Тревор снова привязал собаку.
Минуту спустя он вышел из конюшни. Из пальца у него текла кровь.
— Черт побери эту скотину! — выругался он. — Прямо-таки не понимаю, что с ним такое стряслось. Он у меня уж три года и еще ни разу не укусил меня.
Мне показалось, — ручаться, правда, не могу, — но мне показалось, что шрам на лице нашего гостя судорожно дрогнул, как бы от сдержанной улыбки.
Когда возвращаюсь к этим воспоминаниям, мне думается, что именно с этого момента я и начала испытывать страх и странное безграничное отвращение к этому человеку.
Глава IV
Недели шли одна за другой; приближался день нашей свадьбы.
Октавий Гастер все еще гостил в Тойнби-Холле.
Он так сумел понравиться хозяину дома, что бравый солдат отвечал только смехом на малейшее напоминание об отъезде.
— Коли приехали сюда, так и не выберетесь; это решено, — с улыбкой говорил полковник.
Октавий Гастер улыбался, пожимал плечами, бормотал фразу-другую о красотах Девоншира и ими обеспечивал полковнику на весь день хорошее настроение духа.
Мы с моим возлюбленным были слишком заняты друг другом, чтобы обращать внимание на гостя.
По временам мы встречались с ним во время прогулок по лесу, причем обыкновенно находили его в самых пустынных частях его, занятого чтением.
Каждый раз, завидев нас, он неизменно прятал книгу в карман.