— Последнее местечко не из дурных, — прервал Чарли. — Руины для пикника самое лучшее место.
— Ладно, идет. Много ли до него пути?
— Шесть миль, — сказал Тревор.
— По дороге семь, — с солдатской точностью поправил полковник. — Мы с миссис Ундервуд останемся дома. Вы все свободно уместитесь в коляску, за кучера можете быть сами поочередно.
Мне нет надобности упоминать, что это предложение было встречено всеобщими аплодисментами.
— Ладно, — сказал Чарли. — Через полчаса экипаж будет готов. Поэтому не будем терять времени. Нам нужно лососины, салату, крупных яиц, кипяченой воды — целая куча вещей. Я возьму на себя напитки. А вы, Лотти?
— Я займусь посудой.
— Я — рыбой, — сказал лейтенант.
— А я — овощами, — прибавила Фан.
— Ну, а вы, Гастер, какое амплуа себе изберете? — спросил Чарли.
— По правде сказать, — ответил своим певучим голосом швед, — выбор у меня невелик. Но я могу помочь дамам, а потом сумею оказаться полезным вам в приготовлении того, что вы называете салатом.
— В последнем амплуа вы будете иметь больше успеха, чем в первом.
— А? Что вы сказали? — спросил он, вдруг оборачиваясь ко мне и краснея до корней волос — Да! Ха, ха! Хорошо сказано!
И он с фальшивым смехом крупными шагами вышел из комнаты.
— Послушайте, Лотти, — тоном упрека начал мой жених, — вы обидели этого человека.
— Я, право, не нарочно, — оправдывалась я. — Если хотите, я пойду и скажу ему это.
— О! Не стоит того, — вмешался Дэзби. — С такой рожей как у него, человек не вправе быть таким обидчивым. Он живо успокоится.
Я право, не имела ни малейшего намерения оскорбить Октавия Гастера, но тем не менее была очень зла на себя за то, что причинила ему неприятность.
Уложив в корзину ножи и тарелки, я увидела, что другие еще не справились со своей работой.
Момент показался мне как раз подходящим для того, чтобы извиниться за мою необдуманную фразу.
И вот, никому не сказав ни слова, я быстро пробежала по коридору к дверям комнаты нашего гостя.
Легкость ли походки была тому причиной или пышность ковров Тойнби-Холла, только мистер Гастер не заметил моего присутствия в коридоре.
Дверь его комнаты была открыта.
Я подошла ближе и заглянула в дверь.
В позе доктора было что-то такое странное, что я буквально окаменела на месте от удивления.
Он читал, держа в руке газетную вырезку, содержание которой, видимо, очень забавляло его.
Но в его веселости было что-то страшное: все тело его содрогалось, но губы не издавали ни звука.
На лице, которое я видела в профиль, было выражение, какого я еще не видала в жизни. Я могу сравнить его только с восторгом дикаря.
В тот самый момент, как я собиралась сделать шаг вперед и постучать в дверь, он снова содрогнулся всем телом и бросил бумажку на стол, а затем поспешно вышел из комнаты в другую дверь, ведшую через прихожую в биллиардную.
Шаги его затихли вдали, и я снова оглядела комнату.
Что именно, какая смешная вещь могла вызвать такую веселость в таком серьезном человеке? Это, очевидно, должен был быть какой-нибудь юмористический шедевр.
На свете есть мало женщин, обладающих принципами, которые могли бы оказаться сильнее любопытства.
Внимательно оглядевшись и убедившись, что в коридоре никого нет, я скользнула в комнату и взяла со стола вырезку.
Это был кусок страницы английской газеты; его, видимо, долго хранили и не раз перечитывали: некоторые строчки можно было прочитать только с большим трудом.
Текст этой вырезки, по-моему, был далеко не смехотворного характера.
Если мне не изменяет память, вот ее содержание:
Во вторник утром найден мертвым в своей каюте владелец паровой барки «Ольга».
По имеющимся сведениям, покойный обладал очень вспыльчивым характером и имел частые стычки со своим судовым хирургом.
В день своей смерти он вел себя особенно буйно, обзывая хирурга некроманом и поклонником дьявола.
Последнему, чтобы не подвергнуться насилию, пришлось убежать на мостик.
Как вскоре после этого бегства слуга вошел в его каюту, то нашел капитана мертвым.
Его смерть объясняется болезнью сердца, роковой исход которой был ускорен припадком гнева.
Сегодня будет произведено детальное следствие».
Таково было содержание вырезки, которую этот человек считал шедевром юмористики.
Я поспешила спуститься вниз.