Хоуп покачала головой. Вот, пожалуйста: она уже запуталась в романтической любовной истории, которая не имеет к ней самой ни малейшего отношения. Собственно говоря, этому проклятому роману уже больше двухсот лет!
Дрожь снова пронизала ее, и Хоуп выбралась из ванны, завернувшись в большое голубое банное полотенце. Меньше чем через пять минут она была уже одета, но потребовалось почти двадцать минут, чтобы высушить густую гриву ее волос. Еще десять минут ушло на то, чтобы собрать нечто вроде еды для пикника. В меню была включена бутылка калифорнийского «шабли» за 3 доллара и 99 центов, четыре бутерброда с арахисовым маслом и медом, намазанными на белый хлеб, несколько сельдерейных и морковных палочек, а также пластиковый стаканчик с луковым соусом.
Посмеиваясь, Хоуп посмотрела на припасы, разложенные на деревянном столе в кухне. Она очень надеялась, что Арман не окажется гурманом, предпочитающим французскую кухню, – если же иначе, ее ждут серьезные неприятности. Всякие подливки и соусы никак не принадлежали к числу любимых ею блюд. Кроме того, от них ведь полнеют.
О чем она думает? После Центральной Америки джинсы по-прежнему болтались на ней. Может быть, ей следует начать питаться чем-нибудь, от чего полнеют? Господь свидетель, набрать немного веса ей совсем не повредит.
Побросав свои припасы в сумку и добавив к ним несколько пластиковых стаканчиков, Хоуп принялась искать скатерть и наконец отыскала то, что хотела: покрывало на клеенчатой основе, которое когда-то купила ее мать, но так никогда и не использовала. Покрывало было совершенно чистым и благоухало дикими ландышами, которые обычно собирала и засушивала мама. Превосходно.
Еще через пять минут Хоуп, сложив все вещи, вышла из дома и быстро направилась к тропинке, что вела на вершину холма.
Там ли он еще или опять исчез – так же внезапно, как и появился?
Медленно поднимаясь на холм, Хоуп начинала верить, что ей придется пировать в полном одиночестве. Он наверняка исчез, и она снова окажется одна на холме, как это бывало и раньше.
Возможно, до этого дня она так сильно ощущала присутствие Армана только потому, что тот был уверен, что она – это Фейт. Он тянулся к ней. Сейчас, когда убедился, что это не так, скорее всего, он направится туда, где полагается находиться призракам.
Всю дорогу до вершины холма она старалась подготовить себя к мысли о том, что Армана там не окажется. Взобравшись наверх и подойдя к большому дубу, Хоуп поняла, что была права: там никого не было.
Невыразимое разочарование нахлынуло на нее.
Осторожно и намеренно медленными движениями она расстелила клеенчатое покрывало на земле. Затем, скрестив ноги, уселась на ткань и откупорила бутылку с вином, налила вина в пластиковый стаканчик и сделала большой глоток. Она хорошенько повеселится на своем первом пикнике за многие годы, даже, если это и убьет ее, – и неважно, будет это в обществе некоего таинственного офицера-француза или без него!
Словно подготавливая удачный кадр, Хоуп разложила на покрывале еду. Покончив с этим, она отпила еще вина. Если так пойдет и дальше, скоро ей не будет дела до того, тут он или нет… она будет слишком пьяна, чтобы замечать что-либо!
Легкомысленный свист привлек ее внимание. Мелодия, показавшаяся ей отдаленно знакомой, словно плыла в воздухе.
Насторожившись, Хоуп ждала. Возможно, кто-то пристал к берегу и высадился на остров, пока она была в доме и не слышала лодку. Иногда сюда заезжали туристы, не сознававшие, что это – частная собственность.
Арман остановился на опушке справа от скалы. Мотив, который он насвистывал, замер на его губах, когда он увидел ее, насторожившуюся, подобно маленькой нимфе, под дубом. Она чувствовала опасность, хотя и не знала, где ее источник. Фейт. Нет, Хоуп. Хоуп, что была так похожа на его возлюбленную, Фейт. Она и вела себя очень похоже на Фейт: снаружи сплошная бравада, а внутри – нежность и медовая сладость. Несмотря на ее бесстыдную дерзость, он видел любовь в ее глазах. И глубина чувств, испытываемых ею, говорила ему куда больше, чем любые из сказанных ею слов. И это тоже было так похоже на его Фейт.
Он надломил сухую ветку, которую держал в руке, чтобы обратить на себя ее испуганный взгляд.
Сначала она неуверенно озиралась, затем чего-то испугалась, а затем – возможно, и сама этого не заметив – приятно удивилась, увидев его.
– Эй! – позвала она. – А я думала, вы исчезли.
Он сардонически поднял дутой бровь.
– И куда бы это я девался?
– Назад, в скалу. – Она могла только попробовать предположить.
– Так ты думаешь, я появился оттуда? – Он стоял уже у края расстеленного для пикника покрывала, наклонив к ней голову и расслабившись. Но она чувствовала, что от него исходит напряжение.
Она кивнула.
– Думаю, да. С тех пор как я себя помню, мне всегда казалось, что эта скала – живая. Казалось, она знает меня, защищает, а иногда даже заботится обо мне.
– Но ты не полагала, что это может быть не просто скала, а душа человека? Мужчины, который сильно влюблен?
Она опустила глаза, уставившись на бутылку с вином.
– Никогда, – сказала она и отхлебнула еще вина, чтобы скрыть свое смущение. Напиток приятно согрел горло и желудок, заставив все ее тело расслабиться.
Арман уселся перед ней на покрывало, вытянув стройные длинные ноги. Между пальцами он все крутил сломанный прутик.
– Не позволяй истинным чувствам и серьезным переживаниям смутить себя, cherie. Они так же важны для души, как и настоящая любовь, – сказал голос, что грел ее, как подогретое виски.
Она улыбнулась.
– Будто сказано настоящим французом.
– А почему же нет? – возразил он. – Я ведь и есть настоящий француз.
Она быстро наклонила голову, пряча улыбку.
– Вы совершенно правы. – Все французы, с которыми ей доводилось встречаться, чем-то напоминали Армана.
– Почему ты улыбаешься? И почему пытаешься скрыть это?
Ее глаза невинно расширились.
– Кто, я?
Его черные брови сошлись на переносице.
– На острове есть еще кто-нибудь?
– Честно говоря, нет, – призналась она, затем подумала: возможно, пришло время просветить его немного, рассказав кое-что из текущих событий. – Видите ли, давно уже укоренилось мнение, что французы своенравны и влюблены в любовь. Они также известны своим шовинизмом.
– Что это такое – шовинизм?
– Это слово образовано от имени одного из ваших соотечественников, Шовена. Он был солдатом, безгранично преданным Наполеону и его делу. С тех пор слово стало обозначать преувеличенный патриотизм или, в сегодняшнем мире, любое преувеличенное чувство. Женщины часто употребляют это слово, говоря о мужчине, откровенно утверждающем свое превосходство.
Его нахмуренное лицо стало еще серьезнее.
– Я ничего об этом не знал, – жестко сказал он, – и никогда не слышал о Наполеоне.
– Охотно верю. – Она потянулась, чтобы дотронуться до его руки, и он сжал ее пальцы. – Извините, я забыла. Наполеон был бригадным генералом, затем стал императором Франции – все это произошло в самом начале девятнадцатого века. Но видите ли, мне немного трудно вспоминать историю: в университете у меня не было особого интереса к этому предмету. И то, что я могу вспомнить, гораздо меньше того, что я забыла.
– Ты училась в университете?
Она кивнула.
– Да. В университете штата Мэриленд.
– Что же, все женщины учатся в этом университете или только некоторые?
Она улыбнулась.
– Почти половина учащихся во всех учебных заведениях – женщины. Особенно на первых двух курсах.
В комичном недоумении он поднял брови.
– Женщины учатся в тех же университетах, что и мужчины?
Она покивала, улыбаясь все шире.
– Когда-то давно в Америке женщины посещали школы только для женщин. Но теперь это изменилось, теперь мы можем даже жить с мужчиной, который нам нравится, не выходя за него замуж. Собственно говоря, многие из моих университетских подруг жили с мужчинами, пока учились. Женщины перестали быть только племенными кобылами Они могут наслаждаться равной, с мужчинами свободой, включая и сексуальную.