— Но в иудейских молитвах есть слова о проклятии христиан! Как быть с этим?
— Кто в языческом Риме мог понять разницу между иудеями и христианами? Кто разбирался в этих «нюансах еврейских верований»?! Или вы думаете, что в первом веке в каждой трехзвездочной гостинице лежало по Новому Завету, а по религиозному телеканалу шли просветительские передачи?… Апостолы Христа страдали не как христиане, а как иудеи! И Христос был казнен римлянами не как «новый Бог», а как иудейский царь! Веротерпимый Рим, принимавший языческих богов всех завоеванных им народов, не принимал только одного — иудейского — Бога! Его одного!
Доктор Рабин подошел к краю сцены и воззрился на человека, задавшего вопрос.
— А молитвы, о которых вы говорите, были написаны с 70-го по 132-й годы, в палестинском изгнании. В те годы, когда иудеи, лишившиеся своей страны и своих Царей, решились записать текст синайского откровения, Устной Торы, в Талмуд. И там нет ни единого слова о христианах. «Покарай Господь врагов Израиля внутри и снаружи!» — вот что говорят эти молитвы. И если вы что-то смыслите в датах, то вам станет понятно, что внутри Израиля в эти годы — римляне и снаружи его — римляне. Римляне, а не христиане. Вот против кого обращены эти слова!
И все апокалипсические тексты, коих было великое множество, предвещали гибель не христианской церкви, а языческого Рима — «кровавого зверя, сидящего на семи холмах», Римской империи — «вавилонской блудницы», которой поклонились «цари земные, люди и народы, племена и языки». «Сколько славилась она и роскошествовала, — говорит Иоанн Богослов в Откровении, — столько воздайте ей мучений и горестей!» Это проклятие Риму! Вот почему ни один апокалипсис не вошел в Новый Завет императора Константина, а был присоединен тремя веками позже.
И вы все еще думаете, что иудеи были против Христа?! До четвертого века, то есть до того дня, когда Константин превратил Христа в инструмент своих политических игр, христиане молились в синагогах и никто не изгонял их оттуда. Но я спрашиваю себя, были ли они христианами? Почему, когда после Константина Юлиан Отступник отменит христианство в империи, он не станет говорить о Христе, он набросится со своей оголтелой критикой на ветхозаветного Бога, на Книгу Бытия? Почему Книга Бытия, а не Новый Завет?! Так были ли они христианами?!
Повисла пауза. Доктор Рабин, прищурив левый глаз, внимательно вглядывался в темноту зала. Кто-то нервно кашлянул — один, другой, третий. И снова тишина.
— Не были ли они иудеями, верными великой вере своих предков? — сказал он совсем тихо, но так, что вопрос этот отозвался в каждом. — Не почитали ли они Христа как семя Давидово? И разве не они называли его Царем Иудейским?!
* * *Словно под гипнозом, перед моими глазами разворачивались ужасные картины. Израиль, захваченный римскими войсками. Христос, въезжающий в Иерусалим на белой ослице, символизирующий несгибаемую волю порабощенного народа. Люди, ликующие на площадях во славу своего Царя. Господь дал им надежду! Мессия! Мессия! Но вот римляне хватают Иисуса и гонят Его на голгофу. Крест на горе. Мир погружается во мрак. Я вижу распятие и надпись над головой умершего: «Царь Иудейский»…
— И я спрашиваю себя, — доносятся слова Рабина, они звучат словно откуда-то сверху, из другого мира, — кем был Христос для иудеев?… Кем был для них этот потомок Давида и сорока двух колен избранного народа? Кем был для них Он — умерший на кресте за свободу Израиля? Царем Иудейским! Ни один потомок Давида впредь не посмел именовать себя Царем, но только Князем, Князем Изгнания. Ибо Господь дал народу Своему Царя, но тот не сберег Его и был изгнан с земли обетованной, куда вернулся лишь спустя две тысячи лет.
Рабин вдруг развернулся и пошел за кулисы. Зал вздрогнул. Я не мог разглядеть этого с балкона, но почувствовал физически.
— Константин хотел убедить нас в том, что у Христа не было детей, — сказал Рабин, остановившись на полпути. — Прекрасный план! Своей фальсификацией Нового Завета Константин как бы сказал евреям: «Ваш Мессия — проклят! У Него даже не было детей! Он не Мессия!» Что ж, прекрасный план! Он превратил Христа в эфемерное существо без плоти, без крови, без жизни. Константин превратил Его в фикцию, в игрушку для христианской риторики, в зеркало, которое не имеет своего лица, лишь отражает падающие на него лучи. Но все-таки его план не удался — Константин хотел уничтожить потомков Христа, но не смог. Он искал их, но так и не нашел. Он перевернул империю с ног на голову и обратно — с головы на ноги, и снова, но все безуспешно. Стоит ли этому удивляться? Ироду не дано было уничтожить младенца Иисуса, а Константин не смог истребить Его семя.
— Так Бог приходил на землю? — воскликнула какая-то женщина. — Скажите, доктор Рабин!
— Вы понимаете смехотворность своего вопроса? — в глазах Рабина промелькнула искра негодования. — Скорее взрослый человек вернется в материнскую утробу, чем Господь придет на землю! Вы говорите о невозможном. Я же говорю вам о потомках великого рода, через который веками Бог говорил с человеком!
— Но вы же знаете, где они! — из зала послышался мужской голос. — Почему вы не говорите?!
— Слишком многие похвалялись этим знанием, — на бледных щеках Рабина появился странный румянец. — Слишком многие, чтобы можно было сказать «да».
Рабин замолчал. Стало понятно, что он закончил. Судя по всему, я успел только на заключительную часть лекции и основное ее содержание пропустил. Последовал еще один вопрос:
— Вы сами состоите в Приорате Сиона?
— По-моему, вы так и не поняли главного, — сказал Рабин, но вместо того чтобы покачать головой отрицательно, почему-то покачал утвердительно. — За род Давида идет борьба. Единая империя Сиона пала, нас ждет междоусобная война. Нет более единого руководства мировых религий! Теперь каждый сам за себя, а это значит — все против всех!
— Но вы не ответили на вопрос! — прозвучал тот же голос, что спрашивал о Приорате Сиона.
— Вы можете представить себе тайный орден, — зло усмехнулся Рабин, — в уставе которого записано: «Отрицание принадлежности к Сионской Общине, объявленное публично или письменно, без причины и опасности для личности, влечет за собой исключение из членов, которое будет объявлено конвентом»? Это статья двадцать вторая устава Приората Сиона. Вы спрашиваете меня? Я отвечаю — это даже не орден, это театральная труппа!
— Если вы знаете правду, зачем вы секретничаете?! — возбужденно крикнул кто-то еще. — Скажите!
— Да! — тут же поддержал его другой голос. — Мы стоим на пороге войны, а вы не хотите сказать, откуда исходит угроза! Что нам делать?!
Рабин отвернулся и быстрым шагом направился за кулисы.
— Молиться! — крикнул он, исчезая за занавесом, и этот ответ прозвучал издевкой.
Люди повскакивали с мест — взбудораженные, экзальтированные. Вероятно, они чувствовали примерно то же, что и я. А я чувствовал себя последним идиотом, которому показали что-то очень важное, но он, вследствие своей идиотии, не может понять, что это было.
Впрочем, у них ведь, у этих людей в зале, видимо, были приглашения, иначе бы их сюда не впустили. А если у них были приглашения, следовательно, они знали — куда шли и зачем шли. Ну а я? Я-то что здесь делаю?! Я-то ему зачем?! Зачем?! Зачем ему я?!
* * *В зале творилось что-то невообразимое — крики, шум, толчея. Давка усиливалась с каждой секундой. Сейчас все устремятся к выходу, чтобы лично поговорить с Рабином. Но мне тоже нужно! Мне нужно больше всех остальных!
Я бросился прочь с балкона, вниз по лестнице к главному входу. Шум в зале нарастал. Выскочив в холл первого этажа, я понял, что случилось — они держали публику в зале за закрытыми дверьми, чтобы дать доктору Рабину беспрепятственно покинуть здание.