В юности, в Испании, от своих крестьян он узнал о темных, языческих обрядах плодородия. Летней ночью в чистом зеленом лугу раскладывали большие костры. Приводили быка, украшенного цветными лентами. И женщины танцевали вокруг него, обнажив тела и распустив волосы. Их громкие грудные голоса поднимались к небу, а звон праздничных бубнов отдавался в сердце. Потом приводили красивую девушку — девственницу. Она ложилась на траву. И мужчины-пахари под ритмичный бой барабанов, испрашивая благословения у быка, по очереди подходили к ней, чтобы совершить древний обряд плодородия. Девственность приносили в жертву матери-земле. Если девушка зачинала в эту ночь дитя — оно считалось благословением и залогом милости природы.
Культ Великой Матери пришел на каталонские поля с юга, вместе с яркими мозаиками и золотой пшеницей. Он был древнее и глубже всего, что когда-либо прорастало в этой жирной черной земле.
Обряд поклонения ей произвел на Борджиа такое впечатление, что он несколько дней ходил словно в бреду. Образы быка, что был на гербе его рода, сливались с крестами. Потом ему приснился сон. Он видел Деву Марию в центре круга пляшущих женщин, он видел отблески огня на ее коже, потом он увидел младенца, что благословлял мир, сидя на руках у своей матери.
Именно тогда образ Пречистой навсегда соединился для него с Великой Матерью. А его собственная душа — с ритуальным быком. В этом единении он обрел силу, которая позволила ему дожить до семидесяти лет, сохранив телесную мощь и ясный разум.
Он стал одним из Пахарей Земли. Он стал жрецом Великой Матери прежде, чем надел сутану.
Теперь же, когда он узнал тайну Медичи, — смысл и предназначение его жизни стали так ясны и понятны. Путь, незримая Судьба, что определяет жизнь всех людей, привела их к нему. Везде они получили отказ, потому что так суждено. Потому что лишь для одних ушей была их тайна.
— Да свершится рок! Они считали, что моя сила идет от дьявола, — говорил он со своей богиней, — но это неправда. Моя сила дарована мне Тобой. О Великая Мать и Вечная Дева! Я служу тебе каждый день, каждый час и каждую минуту моей жизни. Теперь я прозрел! Грядет великое время, когда Ты вернешься в мир! А я должен готовить Тебе встречу! Ты всегда со мной и надо мной. О, Прекрасная! О, Великая Мать! Скоро мы будем вместе. Скоро мы явим миру подлинное чудо! Меня считают язычником, но я один — истинно верю. Я один постиг Твои тайны. Я один знаю, что Церковь Живая — есть Твое тело. Ему одному мне надлежит служить! Тебе одной всем нам надлежит поклоняться…
Молитвенный экстаз папы достиг апогея.
— Так даруй же мне еще раз свою защиту! Благослови расправиться с моими врагами. Я принесу Тебе жертву большую, чем принес Авраам! Я отдам тебе своего сына! Я предам его в жертву Тебе! Пусть кровь его и других падет на Твой алтарь! Я приду к Тебе… Я сольюсь с Тобой навсегда… Мы станем одним… Одним живым Богом…
Глава XVII
НЕДОРАЗУМЕНИЕ
Я очнулся только к вечеру. Больничная палата. Голова раскалывается. Не понимаю, что со мной. Слева — капельница, справа, прямо под рукой, небольшой пульт с красной кнопкой. Запястья фиксированы ремнями. Нажал на кнопку. Через минуту или две появилась медсестра — женщина лет сорока-сорока пяти.
— Очнулись? — равнодушно спросила она. — Что-нибудь хотите?
— Что со мной? — во рту пересохло. — Где я?
— Можно подумать, в первый раз! — ухмыльнулась медсестра.
— Что вы имеете в виду?
Медсестра уставилась на меня с плохо скрываемой неприязнью:
— Наркотики.
— Что — «наркотики»? — я попытался присесть на кровати, но не смог.
— Наркотики и нападение на человека, — она недовольно покачала головой, прошла к окну, оправила шторы, бросила взгляд на капельницу и направилась к выходу.
Мысли путались. Я помнил, что должен был сделать сегодня что-то важное. Но что?! Я был в офисе… Дана… Черт, я же сегодня должен был подтвердить свое участие в сделке с Дональдом Саксом! У меня залог внесен! Весь свободный капитал! А я сейчас тут — в больнице, привязан к кровати!
— Пожалуйста,— взмолился я, глядя на медсестру, понимая, что она последняя моя надежда, — объясните мне, в чем дело. Это какая-то ошибка, недоразумение. Мне здесь нельзя находиться. У меня встреча! Я не могу…
— Ваша ближайшая встреча завтра, со следователем, — сказала женщина и вышла.
— Со следователем?… — вопрос застыл у меня на губах.
Что произошло? Оставшись один, я попытался восстановить в памяти случившееся. Я поехал в кинотеатр «Cinema-Gold». Его адрес был указан на конверте, в котором мне прислали книгу Рабина. Но внутрь меня не пустили, я забрался через крышу и попал в зал — на балкон. Рабин рассказывал о потомках Христа и говорил, что христианство — это иудейская ересь. Какая-то ерунда, но звучало убедительно.
Потом, когда все закончилось, я помчался вниз. В холле было пусто — зрителей не выпускали из зала, видимо ждали, пока Рабин уйдет. Увидев его, я собирался потребовать объяснений — зачем он прислал мне свою книгу? Но Рабин сделал вид, что в первый раз об этом слышит. Потом охранники… Да, я вспомнил! Меня били! А теперь эта медсестра утверждает, что я был в наркотическом опьянении… Они накачали меня наркотиками?!
Я нажал на красную кнопку. Несколько раз. Но медсестра пришла только через десять или пятнадцать минут. На мои требования немедленно позвать лечащего врача и предоставить телефон, чтобы я мог связаться с адвокатом, она ответила: «Хорошо». Подошла к капельнице, повернула фиксатор и вышла. Дальше снова ничего не помню.
Глава XVIII
СГОВОР
Кардинал Адриано де Корнето прибыл утром в полном облачении для мессы. Александр Борджиа почти не слышал его затаенного, едва различимого дыхания. Зато чувствовал страх. Кардинал боялся. Боялся как никогда в жизни. Кислый запах его пота, какой бывает у страдающих желудочными коликами, вызывал у папы тошноту. Старый Борджиа любил все сладкое и цветущее.
— Больных и уродливых следовало бы гуманно умерщвлять из христианского милосердия к остальным живущим, — сказал он как-то, — дабы никто не тратил свои годы на пестование гнилого дерева.
Запах болезни, исходивший от кардинала, так раздражал папу, что месса показалась первосвященнику необыкновенно длинной и нудной. Он почти скороговоркой читал молитвы. Быстро, по-деловому, как расторопный приказчик в лавке показывает, куда складывать товар, крестил и благословлял паству.
Когда служба кончилась, Адриано удалился сменить свое облачение на обычную темно-красную рясу и немного отдохнуть. От волнения у него закружилась голова.
Папа также сменил пышную золоченую ризу на простую, из белого шелка. Когда он вернулся из собора во дворец, его нагнал легат и тихо сообщил, что прибыл Чезаре.
— Он ждет вас в библиотеке.
— Передайте, чтобы пока убирался, — раздраженно бросил первосвященник, — мне сейчас не до него. Пусть приезжает вечером во дворец кардинала де Корнето, — и добавил: — Он намерен устроить пир в его честь.
* * *Узнав, что в его дворце вечером состоится пир в честь Чезаре, кардинал Адриано стал белее своего воротничка.
— Но… мы… я… я не готов совершенно…
— Пустяки, не волнуйтесь, мой друг, — ласково успокоил его папа, — все необходимое доставят из моих кладовых. Я пришлю музыкантов и позову гостей. Поезжайте к себе и ждите моего распорядителя.
В свой дворец де Корнето вернулся в полуобморочном состоянии. Как назло, кардинал Ровенна уехал к опальному, скрывающемуся в Испании делла Ровере, самому яростному врагу рода Борджиа. Кардинал Адриано уже ни на секунду не сомневался, что не доживет до завтрашнего утра. Оставалось только гадать, кто и каким способом его убьет.