— Ты хочешь сказать, что тайна Рабина раскроется?
— Я не знаю, — ответил Дик. — Но эта книга никогда меня не подводила. И когда я совсем запутался, она напомнила мне об Ивиковых журавлях.
— Ну и что? — я непонимающе развел руками. — Что это значит?!
— Это значит, что помощь придет оттуда, откуда мы ее не ждем. Вот что это значит. Значит — не нужно загадывать. Нужно действовать…
Я подозвал стюардессу и попросил, чтобы она принесла мне коньяк.
— Знаешь, если бы не эта книжка, то я бы, скорее всего, не встретился с Рабином, — нехотя признался я и ощутил вдруг горечь, похожую на ностальгию, — этого всего можно было и избежать.
— А что тогда выпало?
— Цезарь перед Рубиконом.
— Понятно, — улыбнулся Дик.
— Что тебе понятно?! — я даже разозлился, глядя на его открытое, ясное и спокойное лицо. — Что тебе понятно, Дик?!
— Понятно, что тогда у тебя еще был обратный путь. На-ка, открой, — и он протянул мне книгу.
— Дик, ну зачем?! — чуть не взмолился я, мне вдруг стало страшно.
— Открывай! — призыв Дика прозвучал ободряюще.
Я взял книгу и перелистнул ее…
Caesar citra Rubiconem
У меня затряслись руки.
— Не может быть, — прошептал я.
Как возможно, чтобы эта книжица — просто несколько листов желтой бумаги, зашитых в кожаный переплет — так с тобой разговаривала?
— Цезарь по ту сторону Рубикона, — перевел Дик. — Ну что? Ты ей все еще не веришь?
— Пути назад нет?
— Нет, — ответил Дик.
За окном темно. Мы летим в Милан. Но невидимый Рубикон уже перейден.
Глава XXXIV
ЗАДАНИЕ
Палач плеснул ведро холодной воды на окровавленное бесчувственное тело. На каменной скамье лежал Чезаре. — Я думаю, ему действительно больше нечего сказать, — кардинал Ровенна повернулся к Юлию II. — Его человек, Гонзалес, перед смертью под пытками признался капитану Гуэрра, что той ночью ждал Джулиано и эту ведьму у переправы через Тибр. Однако инженер да Винчи, которому было поручено вывести их из города, так и не явился. А позже ваши люди в Милане донесли, что еретичка все еще у Медичи. Правда, неизвестно, где именно они ее прячут. Мессере Леонардо бежал во Флоренцию. Сейчас он там. Если вы пожелаете, мы можем допросить и его.
Папа покачал головой. Его худое бледное лицо, покрытое глубокими морщинами, казалось высеченным из камня. Наконец он кивнул в сторону полумертвого герцога:
— Отправьте эту падаль к Фердинанду. Только подлечите сначала, чтобы не сдох по дороге.
Гвардейцы положили Борджиа на носилки и унесли.
— Полагаю, нам и в самом деле надлежит прояснить, какова роль инженера да Винчи во всей этой истории, — задумчиво произнес папа.
Кардинал Ровенна невольно оглянулся на пыточный застенок.
— Нет! — Юлий сердито одернул его. — Разумеется, другими средствами.
Ровенна недоуменно приподнял бровь.
Папа высоко ценил своего преданного сторонника, однако в глубине души продолжал считать солдафоном. Юлий был тщеславен до мозга костей. Он хотел стать самым великим понтификом при жизни и оставаться таковым после смерти. Поэтому, едва вступив на престол, сразу сделал заказ величайшему скульптору из всех живущих — Микеланджело. Папа заказал ему свою гробницу. Но это было не обычное помпезное надгробие, как у его предшественников. Это должен был быть отдельный ковчег, украшенный сорока статуями и гигантской фигурой Моисея в пять локтей высотой. Юлий искренне считал себя тем пастырем, что выведет заблудшую церковь на истинный путь, укрепит ее влияние и сокрушит врагов. Двадцать лет он ждал и делал все возможное, чтобы его мечты осуществились.
— Боже, Марчелло, — Юлий обернулся к кардиналу Ровенне, — неужели ты хочешь одним махом перечеркнуть все наши деяния? Ты видел трапезную в миланском монастыре Санта-Мария делла Грацие?
— Да, — непонимающе кивнул Ровенна. — Вы про «Тайную Вечерю»? Хорошая фреска…
— «Хорошая фреска»? Гениальная! Микеланджело и Рафаэлю никогда не сделать ничего подобного! Этот человек обессмертил себя в веках! — раздраженно крикнул папа. — И ты хочешь, чтобы я приказал арестовать его и подвергнуть пыткам?! Чтобы по прошествии веков обо мне говорили: «Юлий II, убийца и гонитель Леонардо да Винчи»?!
— Да Винчи предатель, — упрямо возразил Ровенна. — Он служил вашему врагу Борджиа и, прошу заметить, помог спастись туринской ведьме. Я полагаю, он тоже участвует в заговоре.
— Век спустя никто не будет помнить, кому он служил и в каких заговорах участвовал, — папа с досадой отмахнулся от кардинала. — Не вмешивайтесь в это дело. Я займусь им лично.
Кардинал Ровенна промолчал, но в глазах его ясно читалась обида.
— И что все в нем находят? — ворчал он себе под нос, пересекая внутренний двор Бельведера. Восхищения папы картинами и фресками Леонардо кардинал не разделял. — Маэстро Рафаэль рисует ничуть не хуже, не говоря уже о том, что гораздо быстрее, и человек притом довольно милый. На его фоне заносчивость да Винчи выглядит просто неуместно. Сын служанки и нотариуса, а ведет себя так, будто он Господь Бог…
* * *Личные покои Юлия II в Бельведере еще не были готовы. Он не разделял пристрастия Александра VI к маленьким уютным кабинетам, набитым диванами, подушками и шелковыми драпировками. Новый папа желал видеть огромные мраморные залы, строгие и холодные, под стать его натуре.
Пока же он занял скромную келью кардинала Пикколомини, что побыл папой всего двадцать дней, и несколько прилегающих комнат, соединенных анфиладой. Первая из них была его личной приемной, вторая кабинетом, третья небольшой гостиной, а четвертая служила спальней.
Войдя, Юлий затворил за собой двери. Неожиданно справа мелькнула тень, и что-то черное с визгом прыгнуло папе на плечи.
Тот судорожным движением отшвырнул нечто в сторону, едва устояв на ногах от сердечной боли.
— Фу-у-х… — громко выдохнул он.
Это была кошка. Черная, гладкая, со злыми желтыми глазами. Настоящая маленькая пантера.
— Черт побери, Франческо, сколько раз я просил не приводить сюда это животное! — разозлился Юлий. — Оно меня до смерти напугало!
Папа прошел через длинный коридор. На его кровати вальяжно развалился черноволосый мужчина с удивительно красивым, правильным лицом. Он был высокого роста, но при этом гармонично сложен. Плотно облегающая темная одежда обрисовывала атлетическую фигуру. Если бы не глаза и мимика, об этом мужчине можно было бы сказать, что он — воплощенная красота.
Глаза у него были черные, большие и продолговатые, с густыми ресницами и тонкими, плавными бровями. Они блестели и лихорадочно перебегали с одного предмета на другой. Четко очерченные яркие губы постоянно кривились, причмокивали, жевали.
— Ты меня звал? — фамильярно спросил он папу, откидываясь назад на подушки и скрещивая вытянутые ноги.
На секунду лицо его перестало двигаться и застыло. Так оно казалось верхом совершенства, а проникновенный взгляд бездонных черных глаз завораживал.
— Тебе придется вернуться во Флоренцию, Франческо, — без долгих предисловий сказал Юлий. — Как скульптор ты здесь вряд ли понадобишься…
Молодой человек зашелся таким диким, истерическим смехом, что папе на секунду стало страшно.
— Для тебя есть задание, — насупив брови, сказал папа.
Глава XXXV
ТРАПЕЗНАЯ
— И куда мы теперь? — спросил я, когда мы с Диком вышли из здания миланского аэропорта.
— В трапезную, — ответил Дик.
— В трапезную? Ты проголодался?