Мы выпили на двоих три чайника ромашкового чая – для вечно спокойной и уравновешенной Фэлисии, которая обычно могла лишь пригубить чашечку-другую, это было сродни признанию в нервной истерии.
– Мне так жаль графа, – после привычного обмена ничего не значащими любезностями, сдавленно прошептала южанка, а её огромные глаза заполнились слезами. – Он не заслужил такой смерти. Никто не заслужил. Надеюсь, виновные понесут наказание.
Если начинала она говорить испуганно и печально, то закончила жестко и холодно, будто уже подписывая смертный приговор неведомому преступнику. Даже глаза сверкали гневно и опасно, как две льдинки, а холеное лицо приобрело хищное выражение.
– Мне даже ничего не говорят... – вздохнула я, в тайне надеясь на новую информацию – в башне я была лишена хоть каких-то сведений. Диран ночью предпочитал успокоительно шептать нежности на ухо, а не делиться новостями о произошедшем в замке за день. Не скажу, что я была так уж категорически против.
– И правильно. Меньше знаешь – крепче спишь.
Нервный смешок я сдержала с трудом – уж чего-чего, а спокойного сна у меня не было, как, впрочем, и знаний.
– Ему совсем нельзя помочь? – не удержалась я от вопроса, когда госпожа Сортэн уже собиралась уходить. Женщина посмотрела на меня с такой обреченностью, будто это я была одной ногой в могиле, но промолчала. Поднялась, расправила невидимые складки на идеальном платье, пожелала доброй ночи и ушла.
Да, на некоторые вопросы лучше даже не отвечать. И не задавать, если хочется сохранить хотя бы каплю оставшегося спокойствия.
***
После визита этикетной дамы, впервые не высказавшей мне ни слова в назидание, хотя и скромный туалет, и простая прическа, и даже мой бледный ненакрашенный вид явно оскорбляли её чувство прекрасного, гости ко мне повалили, как из рога изобилия. Странно – то ли три дня маг стойко держал оборону башни, не подпуская ни одной души к моим покоям, то ли только спустя трое суток все внезапно вспомнили, что в замке помимо страдающего от смертельного проклятья графа присутствует еще и графиня, которой тоже, скорее всего, приходится несладко.
Меня навестили все. Господин Рошше, задержавшись на пороге и не сделав и шага в комнату, сухо поинтересовался самочувствием и пожелал скорейшего выздоровления и мне, и супругу, хотя наверняка был в курсе того, что наложенное заклятие смертельно. Мне показалось, что строгий преподаватель в меру своих скромных сил, наступая на горло собственной черствости, пытался подбодрить, но вышло как-то скомканно, неумело. Впрочем, благодарила за участие я его вполне искренне.
Следом пожаловали камеристки – завалились сразу втроем, расселись вокруг небольшого столика на диване и в креслах, наперебой щебеча что-то успокаивающе-веселящее. Я не успевала прислушиваться к каждой, так что речь их слилась в какую-то единую какофонию звуков, от которых быстро разболелась голова. Привыкла я к тишине и покою за прошедшие дни, да и бессонные ночи давали о себе знать. Нить разговора удалось уловить лишь, когда поток экспрессивного и натянутого веселья иссяк, показав истинное настроение девушек – упадническое. Расстроенными выглядели все трое. В принципе, слова тут были не нужны, но им явно нужно было выговориться.
– Милорду всё хуже, – печально вздохнула Мэрида, спрятав заплаканное лицо за копной темных волос. – Стонет и стонет, круглые сутки... Прямо сердце кровью обливается.
Я сидела, прижав кулачки к груди, и затаила дыхание. Хотела информации? Получила. Вот только стало ли от знания легче или, наоборот, тяжелей на душе? Я то хотя бы днем живу спокойно, а граф... умирает. В муках и страданиях.
– Да, господин маг гоняет всех из хозяйского крыла, – подала голос Одетт. С удивлением отметила, что задорные конопушки поблекли, да и огненно-рыжая грива волос перестала напоминать пламя. Девушка словно вся посерела, выцвела. Неужели настолько привязана к хозяину замка? – Ругается, кричит... Ставит на графе какие-то свои опыты, но всё без толку.