Они прошли целый ряд таверн, частных домов, мимо дворца епископа Вестминстерского и наконец загнули в улицу, носившую название «Длинная Южная дорога», потом повернули налево на Лондонский мост и пошли через него, причем им пришлось кричать друг другу, чтобы расслышать одному другого, настолько силен был шум воды. До гостиницы «Морской Девы» было еще далеко, и поэтому Конделль предложил зайти еще куда-нибудь по дороге выпить бокал пива.
Войдя в первую встречную пивную, они вдруг наткнулись на капитана Боттля, сидевшего за столом. Визави ему сидел молодой человек в светлой атласной куртке, с красным бархатным плащом и с самым независимым и вызывающим видом. Оба они были заняты едой и игрой в кости, в одно и то же время.
— Послушай, старый негодяй, т. е. я хотел сказать, ты, кажется, не можешь проглотить куска без того, чтобы не поиграть в кости?
— Это — самая невинная игра, сэр, — заметил Кит, стараясь скрыть от своего товарища неудовольствие, отразившееся на его лице. — Ведь я играю без всякого риска, проигрываю каких-нибудь шесть пенсов не больше.
И он продолжал свою игру, ясно выражая этим, что вовсе не желает, чтобы ему мешали.
— Да, это — верно: капитан Боттль играет всегда без всякого риска, — сказал Кондель.
— Это значит, что я как-то обыграл его, — конфиденциальным шепотом заметил Боттль юноше, с которым играл. — Да, Конделль, я играю очень плохо, но все же обыграл вас несколько дней тому назад. Ну, ничего, скоро счастье вернется к вам, и вы в свою очередь опустошите мой карман, — и, обращаясь опять к своему товарищу, он добавил: — подождите меня немного, я должен переговорить с этими господами.
Кит встал и, подойдя к актерам, собрал их всех в кружок и тихо сказал им:
— Послушайте, господа, не портите мне, пожалуйста, игры. К чему лишать денег того, кто нуждается в них? Это глупец ведь положительно утопает в мешках с золотом, он начинен им. Он живет где-то в провинции, где считается первым богачом и щеголем, и приезжает в Лондон раз в год пожуировать и порастрясти здесь свой карман. Он раза два напьется до бесчувствия и затем наскандалит в тавернах, а потом возвращается к себе в провинцию и рассказывает целый год о своих подвигах здесь. Если я не возьму его денег, другой возьмет, может быть, похуже меня: его обдерут, как липку, и пустят чуть не голым домой.
— Хорошо, мы предоставим его тебе всецело, Кит, — сказал Шекспир, — делай с ним, что хочешь, мы не станем рассказывать ему о твоих проделках. Пойдемте, господа. Эти напыщенные провинциальные дураки должны платить за свою глупость. Кит прав, он мог попасть в худшие руки.
Актеры прошли в другую комнату, только Гель остался позади и прошептал Киту на ухо:
— Я знал подобных господ еще до своего приезда в Лондон. Пощипли этого гуся, если сумеешь пустить в ход свои хитрости.
— Хитрости! — воскликнул Кит, — к чему употреблять это слово, придавая ему дурное значение? Ведь на войне дозволяется прибегать к хитростям? Ведь мы пользуемся там всяким случаем, только бы повредить своему врагу? Игра — та же война, а поэтому всякие хитрости и предосторожности там тоже позволительны. Да, к тому же, если этот юноша со своей стороны тоже пустит в ход свои хитрости, ведь я не буду за это на него в претензии. Следовательно, об этом и говорить нечего.
Сказав это, Кит, не упоминая о двух шиллингах, занятых им у Геля, хотя он уже и успел выиграть их немалое количество у провинциального простака, вернулся к своему партнеру, а Гель отправился в другую комнату к актерам.
Запах пирога и душистый аромат жареной рыбы так соблазнили всех проголодавшихся актеров, что они готовы были остаться в этой таверне, чтобы поужинать зараз здесь, но Шекспир напомнил им, что Бурбедж ждет их в гостинице «Морской Девы». И поэтому, несколько времени спустя, они опять пошли дальше, значительно, однако, разгоряченные уже выпитым пивом, особенно Мерриот, который умудрился выпить больше, чем другие. Он стал вдруг сразу разговорчив и даже болтлив. Он говорил о только что сыгранной пьесе, о своей роли в ней и даже о прелестной девушке, которую он видел в театре. Он так много говорил о ней, что она, как живая, представилась его умственному взору. Так они шли долго и наконец дошли до цели своего путешествия.
Актеры сразу прошли в приготовленную уже для них комнату. Камин ярко топился, в комнате было тепло и светло, посреди стоял большой дубовый стол и вокруг него несколько кресел, несколько скамеек и стульев. Обои на стенах были еще новые, так как изображенные на них сцены из испанской Армады произошли только двенадцать лет тому назад. Пока актеры рассаживались по местам, принесли еще зажженных свечей, и Геминд отправился в кухню, чтобы заказать ужин, не подходящий к сезону (теперь была весна) и доступный только немногим избранным. Он заказал почечную часть быка, каплуна, различные соуса и драчена с яблоками, а для тех, кто не ел этого, немного рыбы. Актеры сильно проголодались после представления и вовсе не были расположены питаться исключительно рыбой, хотя это и был постный день. Хозяйка «Морской Девы» смотрела на это сквозь пальцы и не видела ничего дурного в том, что они поедят немного мясного. После своей утомительной и долгой прогулки по свежему воздуху, все актеры единогласно потребовали гретого хереса, и хозяин поспешил немедленно удовлетворить их требование.