— Отсрочить, ваше величество? — спросил Гель, думая, что он ослышался.
— Да, отсрочить, — совершенно спокойно повторила Елизавета, — я отсрочила этот арест, чтобы иметь время обдумать, как бы устроить так, чтобы этот человек успел скрыться раньше, чем его арестуют.
Она подождала немного, пока удивленный взор Геля не принял более вдумчивого и внимательного выражения, и продолжала также спокойно:
— Вы удивляетесь тому, что я, которая могу повелевать, стараюсь вдруг прибегнуть к тайне, чтобы достичь своего желания? Вы удивляетесь тому, что я хочу дать возможность несчастному бежать и в то же время считаю необходимым давать указ об его аресте? Не проще ли было прямо помиловать его? Вы не знаете того, мой юный друг, что иногда монарху приходится издавать указы или санкционировать то или другое, чего в глубине души он никак не может одобрить?
Гель молча поклонился. Он ничего не понимал в делах государственных и мало интересовался ими. Он не понимал мотивов поведения королевы, но готов был беспрекословно повиноваться ей и исполнить всякое ее желание. Только впоследствии он понял, как обстояло все дело.
Заговор, во главе которого стоял герцог Эссекский, был направлен не против самой личности королевы или ее власти, а против существующего правительства, от которого заговорщики надеялись избавиться, сделав королеву на время пленницей и руководя ее декретами по своему желанию. Что касается личности королевы, то они все были ей глубоко преданы. И, как женщина, она собственно лично не могла питать к этим заговорщикам какой-нибудь особенной вражды. Но единство и целость государства требовали, чтобы главные из заговорщиков были наказаны. Она с удовольствием помиловала бы своего любимца герцога Эссекского, если бы получила кольцо, которое он послал ей, чтобы напомнить данное ею когда-то обещание. Но так как она не получила этого кольца, она решила, что он слишком горд, чтобы просить помилование, и отдала приказ казнить его. Что касается других его сообщников, то ко многим она была совершенно равнодушна, за другими же наоборот насчитывались старые вины, за которые они должны были теперь расплачиваться. Так, например, Саутгемптону она не могла простить, что он женился и, кроме того, бывал частой причиной ссор между нею и герцогом Эссекским. Но кто же был тот таинственный незнакомец, о котором она говорила теперь Мерриоту?
Он принадлежал к числу тех счастливцев, которые вовремя уехали в свои имения и скрыли таким образом всякие следы своего участия в заговоре, однако имена их были все же известны совету, и решено было наказать одного из них, чтобы напугать всех остальных. Выбор пал как раз на этого человека, так как помимо того, что он участвовал в заговоре, он был еще и католик.
Но дело в том, что Елизавета-женщина сохранила о нем лучшее воспоминание, чем Елизавета-королева. Правда, он не был в данном случае исключением, так как герцог Эссекский и другие разделяли с ним ту же честь, но он во многом отличался от них. Будучи католиком, он никогда не бывал при дворе. Много лет тому назад, как-то в марте королева спаслась к нему в его имение от грозы, которая застигла ее во время охоты. Она осталась некоторое время в его доме, отыскивая для этого различные предлоги, а затем он сопровождал ее во время одного из ее путешествий. Но связь эта была окружена глубокой тайной. Окончилась она тоже не так, как другие, внезапным разрывом или полным пресыщением: она была просто прервана и больше не возобновлялась. Таким образом она сохранилась в памяти Елизаветы, как что-то необыкновенно чистое и приятное, с годами воспоминание это принимало все более теплый оттенок и стало самым дорогим для ее сердца. Это была единственная чистая любовная поэма в ее жизни. Другие отличались все бурными сценами и часто смешивались с самой обыкновенной прозой. Любовь эта могла служить темой для поэтического творчества, хотя бы и Эдмунда Спенсера. Она была тем дороже, что осталась для всех тайной. Никто никогда и не подозревал о ней, кроме молчаливого старого слуги и одной доверенной фрейлины: первый был теперь при смерти, вторая уже умерла.
Елизавете не хотелось осквернить эту поэму казнью, пока в ее силах было спасти этого человека. До сих пор она никогда не предлагала, и он никогда не просил ее защитить его от нападок и неприятностей, которые сыпались на него со всех сторон за то, что он католик, и настолько отравляли ему жизнь на родине, что он большею частью жил во Франции. Но смерть — это другое дело, ей была неприятна мысль, что он кончит свою жизнь на эшафоте, и хотя она больше и не мечтала о том, чтобы когда-либо опять встретиться с ним, она все же не желала его смерти. Этот любимый ею когда-то человек имел еще одно преимущество перед другими ее любовниками, он так и остался холостым навсегда. Уже одно это обстоятельство в ее глазах ставило его неизмеримо выше герцога Эссекского или Саутгемптона, так как те оба женились. Тот факт, что уже смерть герцога потрясла ее до глубины души, заставил ее призадуматься перед тем, как обречь на смертную казнь другого своего любимца.