— Прекрасно сыграно, сэр!
— Недурно сыграно, — подтвердил и Полоний, а Офелия, скинувшая свое женское платье и оставшаяся в мужской куртке, воскликнула с торжеством:
— Посмотрите, какое кислое выражение лица у Джильберта!
Но Мерриот был настолько благороден, что не стал радоваться унижению своего врага, а обрадовался тому, что Шекспир самолично поблагодарил его за игру, а затем он отошел немного в сторону и стал упражняться со своей рапирой, приготовляясь к сцене поединка.
Отчасти благодаря именно его умению обращаться с рапирой, Шекспир и поручил ему играть Лаэрта; будучи дворянином, Гель прекрасно владел этим благородным оружием, заменившим везде мечи и щиты. Будучи еще в Оксфорде, при жизни своих родителей, когда процесс, затеянный Беркширской отраслью его фамилии, еще не лишил его крова и не заставил бежать в Лондон, чтобы найти какие-нибудь средства существования, он каждый день упражнялся в фехтовании под руководством всевозможных учителей. В Лондоне он научился в этом отношении всему, что могли ему дать нового французы в изгнании, воевавшие когда-то во Фландрии и в Испании. В искусстве владеть рапирой он не знал себе соперников, и хотя в сцене поединка в Гамлете все движения были уже заранее заучены, все же требовалось немало умения и искусства, чтобы выполнить их безукоризненно. В те времена, когда почти каждый человек умел владеть тем или другим оружием, поединок сам по себе имел для всех огромный интерес.
Вся публика была настроена очень нервно, напряжение ее дошло до высшей степени, как и должно быть всегда в пятом акте, перед концом пьесы. Все мужчины: солдаты, ученые, приказчики, лорды — все они принимали живое участие в происходившем на сцене поединке и поощряли сражавшихся восклицаниями и советами. Симпатия всех была, конечно, на стороне Гамлета, но для всех было ясно, что Лаэрт несравненно лучше владеет оружием и только по необходимости оставляет победу за ним. Благородная манера, с которой Лаэрт признал себя побежденным, положительно наэлектризовала публику и расположила ее в пользу этого актера. Во время поединка, когда Лаэрт сделал движение, долженствовавшее на самом деле обязательно ранить Гамлета, из публики вдруг раздался громкий голос:
— Я знал, что удар этот будет нанесен, Мерриот! Это — я, Кит Боттль!
Когда Лаэрт наконец сознался в измене и просил прощения у Гамлета, все положительно были на стороне Геля: так хорошо он фехтовал и с таким жаром играл свою роль. Когда спектакль кончился, он был настроен так же радостно, как и все остальные актеры, обменивавшиеся оживленными замечаниями и спешившие переменить свои богатые одежды на обычный костюм.
— Пойдем с нами к «Соколу» выпить бокала два пива, а затем в «Морскую Деву» поужинать, — сказал Шекспир Гелю, когда, спустя несколько времени после окончания спектакля, тот вышел из театра в довольно поношенном платье коричневого шелка и бархата. Шекспира сопровождали Геминдж, Слай, Конделль и Флетчер, который был директором этой группы. Все шестеро быстро направились через поле в таверну, кутаясь в свои короткие плащи, защищавшие их от ветра. Таверна «Сокол» лежала на западном берегу и отделялась от реки только небольшим садиком; когда актеры подошли к ней, из дверей ее вышла группа аристократов, направлявшихся к лодке, чтобы переехать в другую часть города.
— Подождите немного, — быстро заметил Флетчер, — может быть, нам удастся услышать отзыв о сегодняшней пьесе. Лорд Эджбюри — лучший знаток в этом деле во всей Англии.
Актеры отошли немного в сторону и сделали вид, будто читают афишу.
— Конечно, эта пьеса захватывает внимание, — говорил лорд Эджбюри своим спутникам, — но в общем это — чепуха. Может быть, пьеса продержится неделю, так как заключает в себе аллегорию на современные темы, но не дольше, будущности она не имеет.
— Большое спасибо и за это, — тихо заметил Слай своим товарищам, — все же он оказался щедрее Грове: тот дал всего три дня, этот дает неделю. Плюнем на всех этих пророков и зайдем в таверну.
Лорд Эджбюри и Джиль Грове, вы живы и до сих пор! На всяком первом представлении всегда находятся подобные вам, но на этот раз вы немножко ошиблись: вместо трех дней или недели вам следовало сказать, по крайней мере, триста лет, если не более; конечно, это немного в сравнении с вечностью, но для человеческой жизни этого вполне достаточно.