Алекто по-прежнему стояла на носках. Когда раздался последний крик, словно оборвались удерживающие ее в таком положении нити, и она рухнула в снег. Красные волосы расправились на белом насте.
Я тут же бросилась к ней, не чувствуя онемевших ног. Тот волк, что выскочил из чащи первым, подошел к ней, лизнул в щеку, а потом отвернулся и потрусил к чаще. Вскоре он скрылся за деревьями. Словно по сигналу, остальные последовали за ним.
Я упала рядом с Алекто, схватила ее за плечи и принялась трясти, хлопать по щекам.
Ее глаза оставались закатившимися, а дыхание было таким слабым, что удалось уловить его, лишь прижавшись ухом к груди.
— Миледи, что с ней? — подбежал ко мне Каутин.
— Глубокий обморок. Помоги мне. Нужно добраться до ближайшего постоялого двора.
Каутин подхватил Алекто на руки и двинулся к повозке. Тут и там раздавались стоны рыцарей. Трое были убиты, еще пятеро ранены. Стонов разбойников слышно не было: все они остались на лесной дороге — после встречи с волками не выжил никто. Зато ни одного рыцаря свиты они не тронули.
Лекарь и менестрель лежали в стороне. Сперва я подумала, что и они мертвы, но грудь музыканта, к которой он прижимал виелу, то ли защищаясь ею, то ли — что скорее, — защищая ее, как самое дорогое, чуть шевелилась. А лекарь, судя по отсутствию крови, похоже, просто был в глубоком обмороке.
Каутин устроил Алекто в повозке, и я принялась тереть ее сжатые пальцы, пытаясь расправить их и отогреть. Они были ледяными и какими-то неожиданно маленькими. Глаза у нее были уже просто прикрыты, и можно было подумать, что она спит.
К повозке, приволакивая ногу, приблизился сэр Вебрандт.
— Миледи, нужно похоронить убитых, а к вечеру или завтра мы сможем продолжить путь. — Левую руку, он придерживал правой.
— Нет. Отправляемся немедленно. Убитых и тяжело раненых оставить.
— Но…
— Я сказала немедленно, — резко повернулась я.
Он глянул на лежащую неподвижно Алекто и поклонился.
— Да, миледи.
Устроив раненых под деревьями и снабдив их запасом провизии, воды и того, что нужно для разведения костра, мы продолжили путь. Все это время Алекто не приходила в себя. Каутин то и дело подъезжал к окну, чтобы справиться о ее состоянии.
В один из таких разов я заметила, что у него на плече кровь.
— Что это у тебя? Ты ранен?
— Ничего особенного, миледи.
— Лекарь позаботится о твоем "ничего особенного" во время остановки.
К вечеру мы добрались до постоялого двора в деревне. Рану Каутина промыли — к счастью, она оказалась неглубокой, — а Алекто уложили наверху. Закопанная под одеялами, она стала дышать глубже и ровнее.
— Я могу быть еще чем-то полезен, миледи?
— Нет, Каутин. Ступай.
— Когда она очнется…
— Я тебя позову.
Он помедлил и, поклонившись, вышел.
Я взяла руку Алекто в свою. Пальцы уже потеплели. Потянувшись, я отвела упавшие ей на лоб волосы — вольность, которую ни одна из нас не позволила бы себе, будь она в сознании. За спиной загудел громче очаг, словно напоминая о себе.
Поднявшись, я приблизилась к нему. Не взглянув на оставленный на углях на тагане горшок, где в густом соусе колыхались жирные куски дешевого мяса, я приложила ладонь к колпаку и прикрыла глаза. Казалось, что-то во мне соединилось с пламенем. Оно взвилось, на миг ослепив, зашуршали угли, и на меня уставились два огромных вылепленных из огня глаза с вертикальными зрачками.
Я посмотрела в ответ.
— Нужно позаботиться об убитых.
Огонь сместился, как если бы Покровитель склонил голову набок. Пламенный язык лизнул воздух в знак согласия.
Комната закружилась, хотя я знала, что это закружилось внутри меня, и в лицо дохнуло холодом зимнего леса, где с деревьев тихо осыпался снег. Три оставшиеся на земле тела вздрогнули, словно пытались приодняться, и в тот же миг развеялись пеплом. Быть может, они и их родственники предпочли бы традиционный обряд, но это самое большее, что я могла для них сделать.
Следом жар потек туда, где были люди и раненый конь. Я почти ощутила страх пятерых раненых, жмущихся друг к дружке и пытающихся поддержать тощий огонь, который им все-таки удалось развести. Они согревались горячим вином и оставленными припасами, но я ощущала, как у одного из них болезнь шкворчит в горле, подбираясь к груди, и как ноют у остальных раны, оставленные кольями и цепами.
Пламя пронеслось по жилам быстрее, чем они успели это понять. Выжгло болезнь у первого и заколыхалось островками жидкого огня в ранах остальных. Несколько вскриков, стиснутые зубы и впившиеся в землю пальцы, и огонь отступил, оставив заживленные участки.