— Но с вашей семьей случилось что-то, — мягко подсказал Тимон, — разрушившее Эдем.
— Мы, создания человеческие, вечно теряем Эдем, — с невыразимой тоской вздохнул Гаррисон. — Вновь и вновь совершенство ускользает от нас.
— Что случилось? — робко спросил Марбери.
— Мне было двенадцать, когда Яков начал свою охоту на ведьм. Он знал наш клан и воспользовался нашими знаниями. Он заключил их в свою книгу, «Демонологию». Закончив ее, он объявил обычаи нашего рода извращением истинной религии. Он объявил нас ковеном колдунов. Вы что-нибудь слышали о бервикском процессе?
— Бервикский процесс… — Тимон вздрогнул.
— Пятнадцать лет назад, — с запинкой начал Марбери. — В Шотландии… церковь Святого Эндрю…
— Судили семнадцать человек. Почти все — из моего клана. Первое обвинение против моих родичей заключалось в том, что они будто бы вызвали бурю с целью потопить корабль.
Марбери ахнул:
— Корабль, на котором плыли Яков и Анна Датская! Он вез домой невесту.
— Значит, вы слышали, — вздохнул Гаррисон.
Марбери с трудом кивнул. Все мысли его были заняты припадком бешенства, постигшим Якова в кухне Хэмптон-Корта. Перед глазами мелькали искры, разлетевшиеся от поленьев под кочергой в руке короля.
— Признаний добивались под пыткой. Мою тетю, Джеллис Дункан, допрашивал сам Яков. Ее приковали к стене камеры железным зажимом, в котором было четыре острых шипа. Они вонзались в рот: два в язык, два других в щеки. Ей не давали спать и пытали, затягивая на голове веревку. В конце концов она призналась и была задушена, потом сожжена.
— Рассказывали, будто она брала черную жабу, — как во сне обратился к Тимону Марбери, — и собирала ее яд… в раковину устрицы.
— Вы знаете подробности того дела? — чуть приподнялся Гаррисон.
Тимон смотрел на него неподвижным взглядом.
— Мне рассказали недавно, — обратился к Тимону Марбери. — Когда я побывал в Хэмптон-Корте.
Тимон медленно кивнул.
— В иных кругах эта история хорошо известна. — Гаррисон снова закашлялся. — Со временем Яков и его прислужники добрались до моих родителей. От них добивались признаний тем же методом. Матери пришлось хуже, чем отцу. Женщинам всегда приходится хуже. Я знаю, потому что Яков приказал усадить меня там же и надеть стягивающую маску, чтобы я не мог закрыть глаза и смотрел.
— Смотрел… как пытали родителей? — Марбери не верил своим ушам.
— Он сказал, это будет для меня уроком, — бесстрастно ответил Гаррисон. — «Вот к чему ведет колдовство», — снова и снова повторял он. С вашего позволения, я избавлю вас от подробностей.
Марбери хотелось хоть как-то утешить Гаррисона, но он не успел: тот продолжал, и голос его становился все более безжизненным.
— Должен сказать вам, что мать моя обладала чудесной целительной силой. Она принимала почти все роды в нашей части Шотландии. Безумие Якова погубило женщин Шотландии: Агнес Сэмпсон, Барбару Напьер, Эффи Маклин — так многих, так многих. Вы понимаете, что сталось с нашими холмами, когда все женщины, что могли родить дитя и остановить смерть, пропали. Остался пепел. Небо над нашей киркой целый год было серым от дыма костров. Запах держался на кустах и в вереске, словно души всех этих женщин цеплялись за последнюю надежду.
— Гаррисон… — ласково начал Марбери.
— А потом, — боль придала раненому адскую силу, — это чудовище стало королем Англии!
— Тише, — уговаривал Марбери.
— Яков в конце концов отпустил меня, — каждый вдох давался Гаррисону с все большим трудом, взгляд его стал пустым. — Я несколько раз менял имя. Уехал в Эдинбург. Яков начал распространять «Демонологию» в надежде разоблачить замыслы дьявола. А я стал изучать христианскую религию в надежде понять, что в ней заставило этого человека убить моих родителей. Я смолоду стал известен своими познаниями и большую часть жизни провел в попытках отомстить за мать и отца.
— Вы пытались и до приезда в Кембридж? — спросил Тимон.
— Да, — кивнул Гаррисон. — Был один случай с участием отца Генри Гарнета.
— Заговор Уотсона! — Марбери сглотнул.