Мужчина гортанно заговорил на старом немецком:
— Мы приветствуем тебя, Франц, барон Кралиц. Мы приветствуем тебя и пьем за твое здоровье, Франц. И пьем за здоровье рода Кралица!
С этими словами он взял кубок и высоко поднял его. Все, кто сидел вдоль длинного стола, укутавшись в черное, поднялись. Каждый высоко поднял свою украшенную камнями чашу и выпил за мое здоровье. Они пили до дна, наслаждаясь напитком, и я поклонился, следуя обычаю. Я заговорил, и слова будто непроизвольно вылетели из моих уст:
— Я приветствую вас, хранителей тайны Кралица, и пью за ваше здоровье в ответ.
Повсюду, вплоть до самых дальних углов тусклой пещеры, наступила тишина, и больше не было слышно ни воплей, ни завываний, ни безумного хихиканья летающих тварей. Мои спутники выжидающе наклонились в мою сторону. Стоя во главе стола, я поднял свой кубок и выпил. Напиток оказался крепким, бодрящим, со слабым неприятным привкусом.
Внезапно я понял, почему терзаемое болью, опустошенное лицо говорившего показалось мне знакомым: я часто видел его среди портретов своих предков, когда из сумрака огромного зала хмурый, обезображенный лик основателя рода Кралица взирал на меня. В резком белом свете откровения я догадался, зачем все они были здесь. Я узнавал их одного за другим, вспоминая их двойников на холстах. Но что-то было по-другому! Словно неосязаемая вуаль, на призвавших меня измученных лицах лежала печать неискоренимого зла, странным образом изменившая их черты, так что я не был вполне уверен, что узнал их все. Одно бледное, сардоническое лицо напомнило мне лицо отца, но я не мог сказать наверняка — настолько чудовищно изменилось его выражение.
Я ужинал со своими предками — с родом Кралица!
Мой кубок все еще был высоко поднят, и я осушил его. Мрачное откровение неким образом не стало совсем неожиданным. Странный жар в моих жилах возбудил меня, и я громко рассмеялся в зловещем восторге, овладевшем мной. Остальные тоже засмеялись, издавая глубокие гортанные звуки веселья — словно волчий вой, словно искаженный смех мужчин, растянутых на дыбе, словно безумный адский смех! А по всей туманной пещере разносился шум, издаваемый дьявольским отродьем! Огромные фигуры, возвышавшиеся над высокими скалами, ликовали громоподобным хором, и летучие создания хитро хихикали над головой. И в том необъятном пространстве накатывало волной страшное веселье, пока наполовину скрытые из виду твари в черной воде не завопили, ударив по моим барабанным перепонкам, и невидимая крыша вдали не вернула ревущее эхо.
И я смеялся вместе с ними, смеялся, словно сумасшедший, пока не пал, обессиленный, в свое кресло. На другом конце стола заговорил мужчина со шрамом, и я обратил свой взор к нему.
— Ты достоин находиться в нашем обществе и достоин вкушать с нашего стола. Мы выпили за здоровье друг друга, теперь ты — один из нас. Так давай же вкушать вместе.
И мы принялись за еду, разрывая сочное белое мясо на украшенных подносах, как голодные звери. Странные монстры прислуживали нам, и от холодного прикосновения к моей руке я повернулся и увидел жуткую красную тварь, наполнявшую мой кубок — похожую на ребенка с содранной кожей. Странным — странным и предельно кощунственным был наш пир. Мы кричали и смеялись, принимая пищу в смутном свете, а зловещая орда рокотала вокруг. Это был ад под замком Кралица, и происходило это в праздничную ночь.
Мы пели бодрую застольную песню, покачивая кубками из стороны в сторону в ритм нашего голосистого пения. Это была старинная песня, но ее устаревшие слова не причиняли затруднений: я произносил их, будто заучил еще сидя на материнских коленях. При мысли о матери по моему телу внезапно пронеслись дрожь и слабость, но я отогнал их глотком пьянящего напитка.
Долго, очень долго мы пели и пировали в огромной пещере, а потом все вместе встали и двинулись к месту, где узкий дугообразный мост нависал над темными водами озера. Но я не могу рассказывать ни о том, что было на другом его конце, ни о том, какие неименуемые вещи я там видел — и какие делал! Я познал грибообразных, нечеловеческих тварей, обитающих на далеком холодном Югготе, циклопические формы, посещающие недремлющего Ктулху в его подводном городе, странные наслаждения, которым предаются приверженцы чешуйчатого, сокрытого Йог-Сотота; познал я и невероятный обычай, по которому Иод, являющий Источник, почитается за пределами далеких галактик. Я проник в темнейшие глубины ада и вернулся назад смеясь. Я был един с остальными темными хранителями, примкнув к ним в вакханалии ужаса, пока человек со шрамом не заговорил с нами снова.
— Наше время истекает, — сказал он, напоминая в полумраке горгулью своим белым лицом со шрамами и бородой. — Вскоре нам предстоит расстаться. Но ты — истинный Кралиц, Франц, и мы встретимся снова, и будем веселиться дольше, чем ты думаешь. Выпьем в последний раз!
Я выпил с ними.
— За род Кралица! Да не пасть ему во веки веков!
И с криками ликования мы допили остатки жгучего напитка.
Затем на меня обрушилась странная усталость. Вместе с остальными я повернулся спиной к пещере и тем очертаниям, что скакали, вопили и ползали по ней, и направился вверх через резной каменный вход. Мы двигались колонной по лестнице, бесконечно вверх и вверх, пока наконец не вышли через зияющие дыры в каменных плитах. Затем темной, безмолвной компанией мы переходили нескончаемые коридоры. Тогда обстановка стала казаться мне странно знакомой, и внезапно я узнал ее.
Мы находились в просторных усыпальницах под замком, где бароны Кралицы были погребены в строгом порядке. Каждый лежал в каменном гробу в отдельной камере, которые примыкали друг к другу, словно бусинки в ожерелье. Мы прошли от дальних гробниц ранних баронов к свободным усыпальницам. По древнему обычаю каждая могила и каждая гробница оставались пустыми, пока не придет время для их использования, и тогда огромный каменный гроб с мемориальной надписью занимал свое место. Этот склеп был подходящим местом для сокрытой здесь тайны Кралица.
Вдруг я осознал, что со мной не было никого, кроме бородатого мужчины, обезображенного шрамом. Остальные исчезли, но глубоко в душе я не скучал по ним. Мой спутник вытянул укутанную в черное руку, остановив меня, и я вопросительно повернулся к нему. Он звучным голосом произнес:
— Теперь я должен тебя покинуть. Я должен вернуться на свое место.
И указал туда, откуда мы пришли.
Я кивнул, так как уже понял, для чего мои спутники были со мной. Я знал, что каждый барон Кралиц лежал в своей гробнице, поднимаясь лишь в образе чудовищной твари, не относящейся ни к живым, ни к мертвым, чтобы спуститься в подземную пещеру и принять участие в зловещей вакханалии. Я также понял, что с приближением рассвета они возвращались в свои каменные гробы, чтобы впасть в смертоподобный транс, пока заходящее солнце не принесет им кратковременное освобождение. Мои собственные занятия оккультизмом позволили понять эти страшные воплощения.
Я поклонился своему спутнику и собрался пройти обратно в верхнюю часть замка, но он преградил мне путь. Он медленно покачал головой, его шрам выглядел отвратительно в светящемся полумраке.
— Мне еще нельзя идти? — спросил я.
Он смотрел на меня измученными, тлеющими глазами, которые заглядывали в самый ад, и указал на то, что находилось подле меня. Тогда во вспышке кошмарного понимания я познал тайну проклятия Кралица. Мне явилось знание, превратившее мой разум в страшную тварь, в темных очертаниях которой мне предстоит вечно кружиться и кричать, — жуткое постижение момента, когда каждый барон Кралиц вступал в братство крови. Я понял — я понял! — что в этих гробницах никогда не бывало ни единого гроба, а на каменном саркофаге у своих ног прочитал надпись, открывшую мне мою судьбу, — мое собственное имя: «Франц, двадцать первый барон Кралиц».