Почти одновременно прогремели два выстрела. Оглушительное хлопанье крыльев наполнило тальник - грузные птицы взмыли в воздух и стремглав понеслись в разные стороны.
Три глухаря упали на землю. Пока Дубенцов пробрался к добыче, там уже стоял Пахом Степанович с сияющим лицом, держа за шею большую подстреленную птицу. Орлан весело вертелся у ног хозяина.
- Однако, паря, они далеко не ушли! - возбужденно говорил Пахом Степанович, - надо побегать, весь выводок можно собрать.
Он сложил убитых птиц, оставив возле них Орлана, Охотники направились в разные стороны, и снова выстрелы загремели в чаще.
Через полчаса Дубенцов и Пахом Степанович, разгоряченные и возбужденные, вернулись к отряду. На поясе таежника висело пять глухарей, у Дубенцова - три. Пажом Степанович мастерски приторочил добычу к вьюкам лошадей, и караван продолжал свой путь.
Под вечер, когда отряд пробирался сквозь густой березовый лес, растущий по террасе вдоль берега, Мамыка повернулся к Черемховскому и Пахому Степановичу, которые шли следом, и как-то многозначительно и вместе с тем таинственно сказал вполголоса:
- Скоро смотри маленький стойбище. Худо-худо старика живи… - и он опасливо стал озираться вокруг.
- Разве здесь еще стойбище есть? - не понял Черемховский.
- Есть, маленький-маленький, - пояснил проводник.
Действительно, незадолго до заката солнца отряд спустился с террасы на более низкий уступ и очутился на большой поляне, выходящей к берегу реки. Поляну, заросшую высоким чернобылом, со следами бывшего здесь когда-то поселения, обступал плотной стеной сумрачный лес. В самом дальнем конце поляны, возле стены леса, виднелись за чернобылом три невысокие мазанки. У тропы, ведущей от мазанок к реке, стоял черный высокий столб, покрытый крупной и глубокой резьбой. Напротив шумела ветвями одинокая старая береза. Среди ее листвы белели продолговатые черепа каких-то животных.
Черемховский, несмотря на робкие возражения Мамыки, распорядился остановиться здесь на ночлег.
У тропы, ведущей от мазанок к тропе, стоял черный высокий столб. От основания до вершины он был испещрен фантастическими резными рисунками.
Пока ставили палатки и натягивали коновязь, Анюта и Карамушкин не отходили от черного столба. Туда же подошел и Дубенцов. Высокий полусгнивший столб от основания до вершины был испещрен фантастическими резными рисунками: чудовищные птицы с черными ногами и огромными толстоклювыми головами, а вокруг них извивающиеся драконы с коротконогими человечками в зубах.
Столб венчала черная фигура идола - широкоскулого, с глубокими глазницами, полуоткрытым ртом до ушей.
Анюта, стоявшая рядом с фельдшером, через плечо взглянула на Дубенцова, затем повернулась к нему и с деланной холодноватостью сказала:
- Простите, пожалуйста, не можете ли вы объяснять нам смысл и назначение этого столба с такими ужасными рисунками? Мы с Игнатом Харитоновичем никак не можем объяснить, зачем все это здесь?
- Это пристанище летающих в тайге злых духов, - равнодушно ответил Дубенцов. - По верованиям старых орочей, духи отдыхают на этом столбе. Когда-то прежде все орочи приходили к столбу и просили злых духов не делать им зла. не обижать, не посылать никаких болезней, помогать на охоте. Предполагалось, что злые духи должны быть благодарны людям за устроенное им пристанище и в порядке взаимности оказывать услугу людям,
- Не правда ли, рациональный культ? - с заметным оживлением спросила Анюта.
- Ничего не скажешь, придумано хорошо.
- А что означает вот это? - уже смелее спросил»
Анюта, показав на березу с черепами.
- Я думаю, что это медвежьи черепа, - заметил Карамушкин.
- Да, это медвежьи черепа, - повернулся туда же и стал объяснять Дубенцов, заложив руки за спину. - Каждый из этих черепов - результат «медвежьего праздника»… Жители тайги изредка еще и теперь справляют такие праздники, отмечая ими конец зимней охоты. Некоторые народности, как, например, сахалинские нивха, выращивают для этой цели пойманного в тайге медвежонка. Праздник у них начинается с того, что они с церемониями убивают медведя копьем. А орочи и нанайцы е этой целью охотятся на медведя перед тем, как ему выйти из берлоги. Берлогу отыскивают заранее. В один из весенних дней охотники отправляются к берлоге и начинают разрушать ее. Медведь, естественно, с негодованием вылезает оттуда и бросается на своих преследователей. Тут его колют копьями. Сняв шкуру, вырезают часть мяса и тут же варят и едят. Остальное везут в стойбище и устраивают пир. Череп медведя, вываренный и очищенный от мяса, коптится в дыму над костром и вывешивается на жертвенной березе.