— Врешь ты все, — не поверил он.
— Вот те крест!
В этот день идти было поздновато — можно не обернуться до темноты, и уговорились на завтра, после визита в Островки к старшему Милюкову.
Как всегда, за утренним кофе Николай Петрович слушал доклады управляющего. Вроде безразлично спросил:
— Ну а что там эти… гости из Москвы? Для чего приехали? Только ли купить картины Сороки?
— Вероятно, да. Братец ваш продал им картину за триста Рублев. Говорит, что продешевил, но не слишком сетует. Триста тоже, поди, на дороге не валяются. А сынок ваш, Конон Николаевич, так и вовсе подарил задарма.
— Вот лопух! — выругался папенька.
— Чистая душа! По-иному не скажешь… Но одно примечательно, ваша милость: разговор у них шел об наследстве вашего батюшки.
Милюков-старший посмотрел на него с тревогой:
— То есть как? Это почему?
— Не могу знать. Только ведаю от надежного человека. А ему говорила Фроська, дворовая девка ихняя, что таскала блюда с кухни до стола. Дескать, есть в Твери некий душеприказчик, что имеет копию завещания нашего Петра Ивановича покойного, царствие ему небесное. Хоть само завещаньице-то сгорело.
— Знаю, что сгорело, как не знать, — проворчал Николай Петрович. — Получается, сняли копию… Вот мерзавцы! Никому ничего доверить нельзя. Подлецы, хитрованы. Так и норовят объегорить. Платишь им деньги — заверяют, что все исполнено. А откуда ни возьмись — копия… — Поднял на него взволнованные глаза. — Ехать надо в Тверь, без задержек ехать…
— Полно, как же ехать, ваша милость? Ось коляски сломана, только нынче в кузню повезли.
Барин закричал на визгливой ноте:
— Стало быть, исправить немедля! К десяти часам чтоб готово было. В десять еду.
— Что ж самим-то ехать, Николай Петрович? Может быть, пошлем надежного человека? С этим душеприказчиком нечего точить лясы. Порешить по-тихому — и концы в воду.
— Цыц, болван! Ты меня научишь… не хватало еще один грех брать на душу… Нет, договорюсь по-хорошему.
— Ну, как знаете, дело ваше. Я-то что? Предложил — и забыл…
— Да, забудь, голубчик. И вели скорее чинить коляску.
Словом, когда около полудня Новосильцевы с мальчиками появились в Островках, управляющий встретил их неожиданной новостью:
— Барина-то нашего нетути.
— То есть как это «нетути»? — удивилась Софья. — Где же он?
— Сутрева в Тверь уехамши по делам.
— Вот те раз. Мы же посылали ему записку и предупредили, он ответил согласием…
— Значится, дела обнаружились неотложные.
— А когда вернется?
— Не имею понятиев. Никаких распоряжениев не оставили-с.
— Что за срочность вышла? Странно, странно…
Управляющий поклонился с масляной улыбкой:
— Вы уж не серчайте на него, ваша милость. Бог даст, приедут через день-другой, и тогда назначите новое свидание.
— Это вряд ли. Мы ведь собираемся завтра уезжать.
— А чего ж так скоро? Не успели приехать, и уже назад? А Сашатка-то, поди, по родным соскучился. Отрывать его от родительницы тоже раньше времени грех…
Посмотрев на его довольное, хитрое лицо, Софья рявкнула:
— Не твое дело. Передай Николаю Петровичу, что своим поступком он обидел нас. Хоть бы написал. Некрасиво эдак.
Управляющий снова поклонился:
— Не серчайте, барыня, не со зла он, а по важной необходимости.
— Будь здоров, любезный.
— Да и вам не хворать, ваша милость…
Проводил взглядом их коляску и проговорил сквозь зубы:
— Не мое, вишь, дело… А твое дело — по чужим завещаниям рыскать? Дуй давай отседова подобру-поздорову!
На обратном пути в Покровскую дамы обменялись соображениями.
— Что-то здесь нечисто, — заявила Екатерина. — Что-то он темнит.
— Думаешь, старший Милюков дома на самом деле, но сказался в отъезде?
— Нет, не думаю. Помнишь, мы, когда ехали поутру в Покровскую, вывозили из кузни барскую коляску? Видимо, на ней и отбыл.
— Но зачем так поспешно?
Заглянув ей в глаза, младшая спросила:
— Завещание?
— Не исключено…
— Конон предупредил отца?
— Это вряд ли. Впрочем, всякое может статься… Главное, не как, а что. Что в этом завещании? Отчего его так скрывают? Да еще и оригинал спалили…
— Полагаешь, намеренно?
— Я теперь всякое готова подозревать.
После паузы Вася произнес:
— Тут подозревать нечего: ясно как божий день.
— Что же тебе ясно? — обратили на него взоры сестры.
— В завещании сказано нечто про Сороку. Про его родство с Милюковыми. А они решили это дело замять. И поджог устроили. И вообче. А Григорий на них обиделся через это и полез в петлю.