— Вы какого лешего здесь торчите?
Вася ответил хладнокровно:
— Мы, во-первых, не торчим, а идем к вашим тетушкам. И потом, не «какого лешего», а по приглашению. У Сашатки сегодня именины.
— Это все равно: именины, не именины… И мои тетки не хозяйки тут, а приживалки. Мы хозяева, мы: я и мой отец. Посему — пошли вон, болваны, чтобы духу вашего в нашем доме не было!
У Антонова налились жилки на висках.
— Вы, пожалуй, не очень тут командуйте, Юрий Александрович. Можем не посмотреть, что вы барич. Вздуем так, что мало не покажется.
Лицеист выкатил глаза:
— Как ты смеешь, хам? Грязный оборванец. Я тебя в полицию отведу, и пойдешь по этапу до Сахалина. Прочь пошел, я сказал, а не то узнаешь.
Тут Сашатка попытался разрядить обстановку:
— Хорошо, хорошо, ссориться не станем. Вася, коли нас не желают видеть, можем и уйти. Как-нибудь заглянем потом.
Но его приятель не согласился:
— Чтобы уступить этому засранцу? Никогда.
— Как ты меня назвал? — вспыхнул Юра.
— Да как слышал.
— Повтори.
— Он еще и глухой, выходит.
— Я сказал: повтори.
— А, понравилось? Повторяю: вы засранец и шиш.
— Кто шиш? Я — шиш?
— Шиш и засранец.
— Я сейчас тебя буду бить.
— А силенок хватит, голубая кровушка?
— Вот сейчас увидишь. — Юра размахнулся, но коньячные пары раскоординировали его движения, и замах вышел вялым.
Между тем Вася ловко перехватил его кулак, дернул руку вниз и, будучи искусным драчуном, двинул лбом в скулу обидчика. Новосильцев взвыл.
— Ты меня ударил? Ты — меня — ударил?!
— Да господь с вами, Юрий Александрович, у меня и руки-то заняты вашими холеными ручками. Чем же я могу вас ударить?
— Ты за это ответишь, тварь.
— Надо доказать. Нет свидетелев. Ты же ведь не видел, Сашатка?
— Ничего не видел, — помотал головой Сорокин. — Я глаза закрыл от испуга.
— Слышите? Не видел. Посему ступайте, куда шли. И не трогайте мирных набилковцев.
— Я пойду в полицию.
— Скатертью дорога. Вас там, пьяного, с удовольствием встретят.
Неожиданно гимназист шморгнул носом плаксиво:
— Недоумки… ненавижу вас…
— Ну, не хнычьте, не хнычьте, Юрий Александрович. Все ж таки дворянам нюниться не пристало. — Вася издевался. — Все ж таки катковец. Будущая надежда России.
— Тварь! Подлец! — взвизгнул неприятель и, внезапно вырвав торт у Сашатки, вмазал в физиономию Антонова.
Тот стоял ошалелый — все лицо в креме, перепачканная шинель, а на шее болтается проломленная картонка.
Новосильцев же, торжествуя, быстро ретировался.
— Погуляли, нечего сказать… — проронил Вася. — Торт испорчен, вид изгажен… Как теперь появимся в доме? Стыдоба…
— Ничего, ничего, — приободрил его Сорокин. — Ехать восвояси в этаком конфузе много хуже. Объясним — тетушки поймут. И умоешься, и шинель почистишь.
— Неудобно, Саш…
— Неудобно суп вилкой кушать.
Сестры Новосильцевы, увидав Антонова, сразу же заохали, закудахтали, но ребята, по благородству своей души, выдавать племянника не хотели и проговорили туманно, что на них напали неизвестные местные драчуны. Софья повела Васю мыться, а Екатерина заметила с сожалением:
— Да, по улицам ходить иногда бывает небезопасно. Люди страх потеряли. И свободу понимают как вольницу.
— Без свободы жить тоже отвратительно, — возразил ей Сашатка. — Хуже, чем в тюрьме.
— Кто же говорит о тюрьме? Речь идет о некоей золотой середине. Строгие, но разумные законы — вот что нужно нам. Чтобы люди их соблюдали, но без унижений. Только и всего.
— А законы, говорят, пишутся только для того, чтобы их потом ловко обходить.
— Это говорят прощелыги и уховерты. Новое поколение так рассуждать не должно. Мы обязаны воспитать законопослушных людей.
— Было бы чудесно.
Сестры подарили Сашатке модные и не слишком дорогие карманные часы из Швейцарии, массово изготовленные для России. Назывались они Qualité Сальтеръ, крышки открывались сверху и снизу, а завод и перевод стрелок мог производиться специальным ключиком. Молодой человек взял их в руки потрясенно и не верил своему счастью. Наконец сказал:
— Я теряюсь… в нашем училище нет ни у кого… кроме педагогов… Ух, завидовать будут!
— Лишь бы не увели, — не без оснований заметил Вася, вышедший умытый и почищенный.
— Думаю, не посмеют: сразу ведь обнаружится — не успеют до Сухаревки дойти.
— Это правда.
— Я теперь буду вовремя всюду приходить.
— Да и я с тобой.
После праздничного застолья, сытые и довольные, размечтались. Первым высказался Антонов: