Фиби заявила, что о поездке в Америку говорить не желает. Когда Квирк ненароком упомянул Бостон, девушка скривилась и с равнодушной безысходностью пожала плечами.
— Они хотят от меня избавиться, — процедила она. — Хотят отдохнуть от моего обвиняющего взгляда, который сейчас, как им кажется, повсюду их преследует. А меня это больше не волнует.
— Что именно не волнует?
Фиби снова пожала плечами, скользнула сердитым взглядом по елочке на подоконнике, повернулась к Квирку и с тщательно просчитанным лукавством предложила:
— Поехали со мной!
Квирк заметил, что разбитое колено в гипсовой повязке стало настоящим будильником. В самые тревожные или ответственные моменты, которые он, одурманенный лекарствами, мог бы запросто пропустить, ногу пронзала резкая боль, как от щипка добродушного садиста-дядюшки: вроде игра, а синяки остаются. Фиби приняла его сдавленный сгон за снисходительный, означающий «нет» смешок, хмуро посмотрела в окно, потом в свою маленькую черную сумочку — «Все женщины заглядывают в сумочки одинаково», — подумал Квирк — достала изящный серебряный портсигар и такую же зажигалку. Ну вот, в полку курильщиков прибыло! Квирк благоразумно воздержался от комментариев, а Фиби ловко открыла портсигар большим и средним пальцем. Сигареты, тонкие и толстые, лежали внахлестку, как овальные органные трубы.
— «Пассинг Клауде»! — взяв одну, изумился Квирк. — Вот так вкус!
Фиби протянула ему зажигалку. Квирк подался вперед, одеяло откинулось, и он вдруг почувствовал свой новый запах, сырой, теплый, несвежий — эдакий больничный амбре.
— Думаю, нам обоим нужно выпить! — с фальшивой веселостью объявила Фиби, крутя сигарету с таким же фальшивым равнодушием. — Пара джинов с тоником будут очень кстати.
— Как дела дома?
— Какие дела дома? — На миг утонченная молодая женщина превратилась в дерзкую капризную девчонку. Фиби вздохнула, сунула мизинец в рот и стала кусать ноготь. — Ужасно, — секунду спустя прошелестела она. — Они почти не разговаривают.
— Почему?
Фиби вытащила мизинец изо рта, глубоко затянулась и зло посмотрела на Квирка:
— Откуда мне знать? Я же ребенок, детям ничего знать не полагается.
— А ты сама с ними разговариваешь? — спросил Квирк. Фиби насупилась и взглянула себе на ноги. — Вдруг им нужна твоя помощь?
Последний вопрос Фиби проигнорировала.
— Хочу уехать! Хочу оказаться за тридевять земель отсюда. Ах, Квирк, дома так ужасно! — зачастила она. — Кажется, они друг друга ненавидят. Они, как звери, как запертые в одной клетке звери! Сил нет терпеть, мне нужно уехать! — Поток слов иссяк. В окне мелькнула чья-то тень, вероятно, птицы. Фиби потупилась и стала наблюдать за Квирком из-под опущенных ресниц, определяя, проникся ли он ее горестями и поможет ли воплотить план в жизнь. Фиби — девушка бесхитростная, Квирк читал ее как книгу.
— Когда улетаешь в Бостон?
Фиби сжала колени и вздрогнула: у нее явно сдавали нервы.
— Не скоро, еще через несколько недель. Сейчас там погода плохая.
— Да, в это время года там пурга.
— Пурга, — повторила Фиби.
Квирк зажмурился, и перед его мысленным взором предстали Сара и Делия в зимних сапогах и русских меховых шапках. Взявшись за руки, они идут к нему под ледяной сечкой. Невероятно, но при этом светит солнце, вокруг переливается тысяча маленьких радуг. Носы у девушек порозовевшие, как сейчас у Фиби, зубы сверкают. Никогда прежде Квирк не видел таких ровных белых зубов, они представлялись воплощением всего, что ожидает его в этом мире достатка и беспечности. Он с девушками и Мэлом гулял в Коммон-парке. Вокруг с серебристым звоном падали крошечные льдинки. В каком году это было? В 1933? Тяжелые времена отступали в прошлое, страшные вести из Европы еще казались пустыми сплетнями. Их сердца переполняла невинность, вера в себя и прекрасное будущее. Квирк устало разлепил веки. «Вот Оно, прекрасное будущее, которого мы так ждали!» Мрачная Фиби ссутулилась, скрестила ноги и левой рукой подперла подбородок. Кончик ее сигареты покраснел от помады, вдоль лица вился сизый дымок. Девушка легонько сжала портсигар.
— Симпатичный, — проговорил Квирк.
— Что, портсигар? — Девушка машинально взглянула на серебряную безделушку. — Это он подарил. Возлюбленный, с которым меня разлучили, — добавила она клоунским басом, выжала из себя невеселый смешок и раздавила бычок в жестяной тарелочке-пепельнице. — Я пойду.