Единственной отдушиной стала Кора. Именно она утешила Энди в ту роковую ночь и помогла пригладить объяснительную байку. Порой она сидела с Клэр днем и уже несколько раз готовила ужин — Энди заставал Кору на своей кухоньке, а Клэр в вечном халате. Заплаканная и причесанная, его жена лежала на смятой постели, свесив ноги на пол. Почему-то ее бледные стопы с белесыми мозолистыми пятками вызывали омерзение. Вот у Коры стопы длинные, загорелые, узкие у пятки, а к носку плавно расширяются. Кора хотела лишь физической близости — никаких тебе признаний в любви, вопросов о том, что будет завтра. Характером она напоминала мужчину и даже в постели проявляла мужской аппетит.
Когда Энди вел Клэр по подъездной аллее, навстречу им попалась Бренда Раттледж. Длинное пальто из альпаки, вязаная шапка, отороченные мехом сапоги — Энди не узнал медсестру, с которой столкнулся после рождественской вечеринки у Кроуфордов, он, вообще, мало что запомнил, лишь отдельные эпизоды. Клэр помалкивала — не разберешь, узнала она ее или нет. Зато Бренда Раттледж прекрасно запомнила странную пару — молодую бледную женщину с ребенком и ее злого, явно переборщившего с пивом мужа: лицо у него было совершенно детское. Сегодня молодая женщина выглядела ужасно — лицо серое, осунувшееся, точно изъеденное страхом или горем. Она едва передвигала прямые, негнущиеся ноги, муж вел ее, обняв за плечи.
Бренда надеялась, что Америка не похожа на ее родину, что жители Нового света открытые, счастливые и дружелюбные. Увы, американцы оказались такими же, как ирландцы — злыми, мелочными пессимистами. «Хотя это же Бостон, — напоминала себе Бренда. — Здесь одни ирландцы с жуткими воспоминаниями о картофельном голоде[25] и «плавучих гробах»[26]… Все, хватит думать о плохом! И о доме, и о своем одиночестве — тоже».
Дверь распахнула молодая монахиня с лошадиными зубами — та самая, которая открыла в первый раз, когда Бренда принесла сюда малышку. Хотелось спросить, как ее зовут, но Бренда не знала, можно ли задавать такие вопросы, да и имя, наверняка будет не настоящее, а какой-нибудь не известной ей святой. Улыбка монахини очень красила ее свежее личико. «Улыбаться ее здесь скоро отучат», — с тоской подумала Бренда. Как и молодые супруги на подъездной аллее, монахиня Бренду не вспомнила, хотя прошло уже несколько месяцев, за это время она, наверное, открыла дверь сотням молодых женщин и девушек.
— Могу я увидеть сестру Стефанию?
Бренда опасалась, что молодая монахиня спросит, зачем, но та лишь пригласила ее войти и пообещала выяснить, на месте ли мать-настоятельница. Монахиня улыбнулась, обнажив лошадиные зубы, и на пухлых щечках появились ямочки.
Монахиня отсутствовала, казалось, целую вечность, а вернувшись, сообщила, что матери-настоятельницы сейчас нет. Ложь Бренда почувствовала сразу и растерялась — ну как после такого смотреть в молодое улыбчивое лицо?
— Я хотела справиться об одной малышке. Ее зовут Кристин.
Молодая монахиня стояла, аккуратно сложив руки на животе, и вежливо улыбалась. Бренда поняла, что она не первый курьер — а как еще себя назвать? — который приходит в приют Пресвятой Девы Марии справиться о бывшем подопечном. Вспомнился начальник интендантской службы, предупредивший, что не стоит привязываться к ребенку. Старик едва взглянул на документы, откинулся на спинку стула и с вожделением уставился на грудь Бренды. «Милочка, я сотни раз такое видел. Молодые девушки, порой вчерашние школьницы, пересекают границу, а, добравшись до Штатов, уже считают ребенка своим». «Разве я привязалась к Кристин? — спросила себя Бренда, шагая обратно по подъездной аллее. — Нет, просто иногда о ней думаю и вспоминаю, как впервые взяла ее на руки в Дан-Лэри. Интересно, где ребенок тех молодых супругов?» Вспомнив бледное лицо и пустые, мертвые глаза незнакомой женщины, Бренда содрогнулась.
Глава 26
Фиби проспала почти весь полет, а Квирк с мрачной целеустремленностью вливал в себя бесплатное бренди, которое щедро подносила кокетливая стюардесса. Разница во времени сэкономила пять часов, но самолет приземлился уже затемно, и Квирку стало отчаянно жаль выпавшего из жизни, потерянного дня — с одной стороны, потерянного, с другой — куда важнее большинства других. Из аэропорта Квирк и Фиби на такси добрались до Пенсильванского вокзала: оба сидели сзади, но каждый у своего окошка, оба заторможенные, хотя и по разным причинам. Поезд был новый, красивый и быстрый, однако пах не лучше, чем старые паровозы. На бостонском вокзале их встретил водитель Джоша, молодой стройный брюнет, очень напоминавший школьника, вырядившегося в красивую форму — и тебе кожаные лосины, и фуражка с блестящим козырьком. От водителя пахло бриолином и сигаретами. Квирк спросил, как его зовут, и тот представился Энди.
25
Великий голод, который произошел в Ирландии в 1845–1849 гг. Спровоцирован эпидемией картофельного патогенного микроорганизма, вызывающего фитофтороз.
26
Корабли, в годы картофельного голода отправлявшиеся из Ирландии к берегам США и Канады. Из-за антисанитарных условий и нехватки продовольствия большинство пассажиров на подобных судах погибали.