— Например?
Бренда обняла себя за плечи и стала раскачиваться на кресле.
— Не знаю, говорю вам, не знаю!
— Но мысли, подозрения какие-то наверняка есть.
Бренда ударила кулаками по коленям и гневно взглянула на Квирка:
— Что вы от меня требуете?! Сказала же, не знаю!
Квирк откинулся на спинку кресла, шумно выдохнул, и тонкие переплетенные прутья обреченно заскрипели.
— Когда мистер Гриффин предложил тебе эту работу?
— В начале прошлого лета, — ответила Бренда, потупившись.
— Шесть месяцев назад? Нет, даже больше… И ты мне ничего не сказала!
— Вы не спрашивали! — гневно парировала Бренда.
Сколько секретов! — покачал головой Квирк. — Не ожидал от тебя такого…
Бренда не реагировала — она смотрела на воду и слушала ее таинственный плеск.
— Я сделала для него все, что смогла, — проговорила она, и Квирк не сразу понял, о ком речь. Не без труда оторвав взгляд от бассейна, Бренда чуть ли не с мольбой посмотрела на Квирка.
— По-вашему, мистер Кроуфорд был плохим человеком?
Квирк развел руками.
— Он был человеком, Бренда, а сейчас умер.
Глава 30
Сестру Ансельм удивило не само известие, а его внезапность и бесповоротность. Когда ей велели немедленно явиться в кабинет сестры Стефании, она догадалась в чем дело, а застыв перед огромным столом матери-настоятельницы, почувствовала себя новообращенной. В памяти неожиданно всплыли обрывки молитв, абзацы старых текстов по медицине, куплеты песен, которые она не слышала лет сорок. Отдельные воспоминания походили на яркие картинки — Самнер-стрит, детские игры, волчки, скакалки, классы на асфальте. Вот отец, который пел песни, а потом срывался на крик. Вот мама с веснушчатыми руками, по локоть опущенными в корыто с мыльной пеной; выпятив нижнюю губу, она убирает с глаз пряди, выбившиеся из вечного пучка. Когда отец столкнул Пегги с лестницы, она попала в больницу, а домой вернулась с металлической шиной на ноге. Соседские дети сперва шарахались от нее, но вскоре начали дразнить Костыляшкой Пегги и Хромоногой Фаррелл. Монастырь стал для нее самым настоящим убежищем. Давным-давно юная Пегги с горькой иронией сказала себе, что там все убогие, значит, она выделяться не будет. Никакого призвания свыше она не чувствовала, но монахини помогли получить образование. Учиться Пегги мечтала, быстро сообразив, что это единственный шанс проявить себя. Монахини послал и ее в колледж, потом в университет. Монахини ею гордились. У одной дядя служил в «Бостон глоуб» и написал о Пегги маленькую статью под заголовком «Медицинский диплом девушки из южного Бостона». Монахини всегда были к ней добры, так по какому праву она сейчас ропщет?
— Искренне сожалею, — проговорила сестра Стефания. Как всегда в трудные минуты она проводила «инвентаризацию на ощупь» — легонько касалась лампы, промокашки, телефона. — Сегодня утром мне позвонили из канцелярии архиепископа. Они хотят, чтобы вы немедленно уехали.
— Да, знаю, в Ванкувер, — бесцветным голосом проговорила сестра Ансельм и кивнула.
— В монастырь Святого Иакова срочно нужен доктор.
— Здесь тоже нужен доктор.
Сестра Стефания притворилась, что не поняла.
— Верно, нам пришлют новенькую. Совсем молодую девушку, только из университета.
— Вот здорово!
В кабинете было холодно: Стефания вечно на всем экономила — и на отоплении, и на горячей воде, и на белье для послушниц. Сестра Ансельм переступила с ноги на ногу, чтобы не нагружать изувеченное бедро. Стефания предложила ей сесть, но она будет стоять, как тот смелый патриот — откуда он, из оперы? — который перед расстрелом отказался надеть на глаза повязку. Ага, хромая Пегги Фаррелл — последняя из героев!
— Искренне сожалею, — повторила сестра Стефания, — но поделать ничего не Moiy. Нам обеим известно: в последнее время вам здесь не нравится.
— Верно, но не совсем: мне не нравится то, что здесь происходит.
— Не нам судить об этих делах! — Сестра Стефания ткнула кожаную настольную подкладку указательным пальцем. — Мы поклялись служить Господу, так что смирение, сестра! Наш долг — смиренно повиноваться Его воле.
— А вы твердо уверены, что знаете Его волю? — сухо усмехнулась сестра Ансельм.
Сестра Стефания раздраженно вздохнула. Она казалась усталой, а когда поджимала губы, жесткие седые усики вставали торчком. «Она превращается в старую уродливую каргу, — подумала сестра Ансельм. — А ведь когда-то слыла первой красавицей южного Бостона». Моника Лейси, дочь адвоката, училась в престижнейшем Бринмор-колледже. Дорогой колледж едва не разорил ее отца, зато Моника стала настоящей леди. Вернувшись домой, она огорошила родителей заявлением, что услышала зов Господа и хочет постричься в монахини. «Господи, моя дочь — Христова невеста!» — кричал ошарашенный Луис Лейси.