— Это извращение фактов! — выкрикнула швейцариха, с горячностью защищавшая честь своей жилицы, которая чаще всех других давала ей на чай. Это ложь! Кроме г. Мервильяка и его друзей, ее никто не навещал.
— И этот господин Мервильяк был ее любовник.
— Ну и что же? Кто может ей это запретить? Она вольна поступать так, как хочет, тем более что недостойный муж ее своим гнусным поведением предоставил ей полную свободу действий.
— Это еще подлежит вопросу, дорогая моя, — продолжала госпожа Пино едким тоном. — У вас крайне оригинальные взгляды. История о «друзьях» господина Мервильяка крайне подозрительна. Недаром она находилась в сношениях с каторжником.
— Он невинен, — ответила швейцариха уже не таким самоуверенным тоном.
— Невинен! Как бы не так. Присяжные признали его виновным в убийстве и этого довольно.
Швейцариха, очевидно, не хотела больше разговаривать на эту тему, так как она сказала с принужденной вежливостью:
— Расскажите же мне, госпожа Пино, когда именно госпожа Марион вышла вчера еще раз из дома и какое это имеет отношение к тому посещению.
— Ага! — воскликнула с торжеством госпожа Пино. — Видите, вы тоже этим заинтересовались. И вы совершенно правы, дорогая моя. Вы должны интересоваться образом жизни ваших жильцов. У меня ведь две взрослые дочери и мне поневоле приходится быть особенно щепетильной.
Швейцариха хотела ответить, что у госпожи Пино только потому подобные моральный принципы, что дочери ее вели довольно безнравственный образ жизни, который она старалась прикрыть лицемерием, но она замолкла и решила воспользоваться более благоприятным случаем, чтобы отомстить госпоже Пино за сказанные ею сегодня дерзости.
— О! — воскликнула госпожа Пино, понизив свой голос до шепота, — госпожа Марион отлично знает все ваши привычки, дорогая моя. Она знает, что вы ровно в 8 часов вечера бежите через дорогу в лавку Лаведура за бутылкой вина.
Швейцариха приподняла брови.
— Это длится две минуты.
— Их достаточно, чтобы незаметно выйти из дома, — возразила госпожа Пино. — Как раз сегодня в восемь часов вечера она вышла туда из дома, закутанная в черную вуаль.
— А какое это имеет отношение к посещению?
Госпожа Пино насмешливо улыбнулась.
— Подумайте-ка, моя дорогая, когда вы оставили дом без присмотра во второй раз?
— Около десяти часов, перед тем, как идти спать. Я отправилась на чашку кофе к Лаведуру и находилась в отсутствии не более десяти минут.
— В промежуток этого времени госпожа Марион вернулась домой с мужчиной.
— Что вы говорите!
— И так как она, очевидно, знала, что вы ежедневно в десять часов вечера отправляетесь на чашку кофе к вдовцу Лаведуру — впрочем, надо признаться, что он очень интересный мужчина, — значит, так как она была отлично знакома со всеми вашими привычками, то ей легко было выполнить свой план и выпустить этого мужчину незаметно из дома в одиннадцать часов вечера, когда вы в третий раз отправляетесь с визитом к Лаведуру.
Швейцариха, вдова лет сорока, здоровая, краснощекая женщина с живыми черными глазами, в том возрасте, когда француженки тяжелее всего переносят свое вдовство, побледнела от гнева.
Но так как она не могла ничего ответить на справедливые, в сущности, слова жилички, то она проговорила только: «так, так» и повернулась, чтобы еще раз позвонить в квартиру Марион.
— И какой же шум у нее был в квартире, — продолжала госпожа Пино, выходя на площадку лестницы, тогда как до сих пор она стояла в дверях своей квартиры, — такой был шум, что можно было подумать, что ее убивают.
— Как выглядел этот человек? — спросила швейцариха.
— Он был высокого роста и, видимо, очень сильный. Когда он говорил, его голос можно было принять за раскаты грома.
— Во всяком случае, я поговорю об этом с госпожой Марион, — произнесла швейцариха и направилась к противоположной двери.
В этот момент внизу раздался звонок.
Когда швейцариха наклонилась над перилами, она увидела, что наверх по лестнице идет человек, очень неважно одетый.
— Госпожа Марион дома? — крикнул он на площадке второго этажа.
— Боже всемогущий! — воскликнула госпожа Пино, заглядывая вниз через плечо швейцарихи, — да ведь это каторжник.
И с криком ужаса бросилась она в свою квартиру, громко захлопнув за собою дверь.
Между тем маленького роста, худощавый человек добрался до четвертого этажа.
Наружность его не внушала большого доверия.
Его потертый костюм был весь покрыт грязью. Так как на улицах лежал снег, то можно было вывести заключение, что костюм его не чистился несколько недель. Пряди черных нечесаных волос выбивались из-под шляпы, и подбородок был, видимо, давно небрит.
— Свят! свят! — прошептала швейцариха, опираясь на перила. — Это вы?
— Да, я, — засмеялся человек.
Это не был неприятный смех.
— Я, Генри Мервильяк, которого погубило французское правосудие, потому что… Впрочем, вас это не касается. Дома госпожа Марион?
— Я полагала, — проговорила швейцариха, старавшаяся выиграть время, чтобы собраться с мыслями, — я полагала, что вы присуждены к семилетнему тюремному заключению.
— В первой инстанции, да. Посмотрим, что скажет высший суд. Пока я еще под следствием.
— Но ведь вы на свободе?
— Совершенно верно. Меня вчера выпустили на свободу по ходатайству моего защитника, и я останусь на свободе до нового разбирательства моего дела; явились доказательства моей невиновности.
— В таком случае, желаю вам от всего сердца счастья, — проговорила она и протянула Мервильяку руку. Сердце ее колотилось, так как ее пугали его неприятный взгляд и злая усмешка.
— Благодарю вас! — ответил Мервильяк. — Теперь позвольте мне позвонить.
Он с силой дернул ручку звонка у квартиры госпожи Марион.
Но опять-таки никакого ответа не последовало.
Швейцариха, которая в этот момент без всякой задней мысли смотрела на хорошо знакомого ей посетителя, увидала, как он побледнел. Рука его так дрожала, что он едва мог схватить звонок, чтобы позвонить еще раз.
— Она убита, — прошептал он.
Швейцариха содрогнулась.
— Но, г. Мервильяк, вы с ума сошли! Ведь очень часто случалось, что госпожа Марион не сразу отворяла дверь на звонок.
— А я вам говорю, что ее убили! — закричал Мервильяк и налег всем телом на дверь, которая, однако, не поддалась его усилиям.
— Сходите за слесарем! — приказал Мервильяк швейцарихе, — а я подожду здесь.
Она побежала за слесарем.
Мервильяк оставался несколько минут в нерешительности перед дверью квартиры Марион, затем, внезапно решившись, он бросился со всех ног вниз по лестнице.
В подъезде он столкнулся с городовым, которого сопровождали швейцариха и слесарь.
— Вот этот господин, — сказала швейцариха.
Мервильяк хотел быстро прошмыгнуть мимо городового.
Но тот преградил ему дорогу.
— Вы будете мне сопутствовать, милейший, — сказал он.
— Почему?
— Это мое дело.
— Вы не имеете права меня задерживать.
— А вы не имеете причины отказать мне в любезности присутствовать при вскрытии квартиры госпожи Марион.
— Но я не хочу.
— В таком случае, я вас заставлю.
Мервильяк понял, что ему остается только повиноваться и молча направился вверх по лестнице, сопутствуемый городовым, который больше не спускал с него глаз.
Дверь быстро взломали.
Через маленькую переднюю, вошедшие под предводительством швейцарихи прошли в ближайшую комнату, служившую госпоже Марион спальней.