Тримуйя впился взглядом в итальянку и принялся теребить бороду.
— Мадемуазель, вы просто вылитая Ника Самофракийская. Только у вас голова на месте.
— Ну а ты что сейчас пишешь? — поинтересовался Матюрен.
— Начал поэму на злободневную политическую тему. Называется «Кризис на Елисейских Полях».
Декламацию прервал официант с двумя чашечками кофе по четыре су. Тримуйя смолк и снова запустил пальцы в бороду.
— Что будешь пить? — обратился к нему Матюрен.
— Если я закажу ликер из черешни, это не сильно ударит по твоему карману?
— Ничуть. Оскар! Один черешневый ликер. Это все Анна! Она не только моя вдохновительница, благодаря ей у нас завелись деньги. Ты знаешь, у нее чудный голос, она прекрасно поет. Кроме того — опять же благодаря ей — нам досталась одна старинная штуковина, которая поможет дотянуть до конца месяца.
Виктор замер. Старинная штуковина? Чаша из обезьяньего черепа? Он даже привстал, движимый безотчетным порывом немедленно расспросить итальянку, но тут вернулся официант.
— Ваш ликер! Хороший выбор, месье, сейчас самое время начинать праздновать. Первое мая на носу.
— И что?
— А то, что анархисты попотчуют нас грандиозным фейерверком. Берегитесь петард!
Виктор допил свой кассис. Матюрен извлек из кармана сверток и развернул его, предложив Анне и Тримуйя угощаться.
— Негоже пить на пустой желудок.
— Колбаски! Да ты и впрямь напал на золотую жилу! — И Тримуйя охотно присоединился к трапезе, добавив: — Пить вообще вредно. Возьми хотя бы Верлена: он скоро доконает себя алкоголем. Вчера вечером набрался так, что еле передвигал ноги. Устроил скандал в церкви Сен-Северен, орал, что ему немедленно нужно исповедаться… Ночь провел в участке.
Виктор, горячий почитатель «Давно и недавно»,[103] был готов воспользоваться моментом и присоединиться к беседе.
Неожиданно послышались громкие голоса и смех, в «Ле Вашетт» появился импозантный мужчина с моноклем, в крылатке и цилиндре, в сопровождении целой свиты горлопанов. Он потребовал домино и котлету.
— Это еще кто? — тихо спросила Анна.
— Жан Мореас. На самом деле его зовут Пападиамантопулос.[104] Поэт. Гений. Выглядит щеголем, и притом настоящий джентльмен…
— Он вчера сказал фразу, которая меня порядком развеселила: «Опирайтесь как можно крепче на свои моральные принципы, в конце концов они не выдержат и согнутся». Прошу меня простить, я хочу с ним поздороваться, — сказал Тримуйя и встал из-за стола.
— Иди и ты, — подбодрила Матюрена Анна.
— Нет, я робею перед Мореасом. К тому же с ним Гюисманс и Баррес,[105] а Баррес…
Анна смутилась. Она еще никогда не бывала в таком странном обществе: преподаватели без учеников, адвокаты без практики, врачи без пациентов сидели за столиками в кафе и беседовали о литературе. В воздухе висело плотное облако табачного дыма, и у девушки першило в горле. Она отвернулась и встретилась взглядом с симпатичным молодым человеком. Ей стало не по себе. Отчего он так пристально ее разглядывает? Зачем это он поднялся со своего места и идет к их столику?
Виктор занял место Тримуйя и сразу перешел к делу:
— Позвольте представиться: меня зовут Виктор Перо, я инспектор полиции. Мадемуазель, вы можете поведать мне один секрет.
Анна побледнела. Ее рука нащупала широкую ладонь Матюрена и сжала ее.
— Я прошу вас оставить мадемуазель в покое, — грозно произнес тот.
— Я не отниму у вас много времени. Я знаю, она ни в чем не виновата. Ей не грозит никакое обвинение… если она согласится сотрудничать.
— Почему мы должны верить, что вы на самом деле из полиции? — не сдавался Матюрен.
— Хотите пройти со мной в участок?
— Что вам от меня нужно? — прошептала Анна.
— Скажите, что вы сделали с чашей, украшенной изображением кошачьей головы?
Анна и Матюрен испуганно переглянулись.
— Эта девушка по моему совету продала ее этим утром старику, который занимается резьбой по кости.
Сердце Виктора упало.
— Сегодня утром вы выходили из дома? С шарманкой?
— Выходила, но без нее. Чтобы отнести чашу резчику.
«Идиот! — обругал себя Виктор. — Ты выслеживал женщину с шарманкой, а она была без нее; прошла у тебя перед носом, а ты ее и не заметил».
— Как зовут резчика? — спросил он.
104
105