Заплатив, Виктор выбрал ту, на которой был изображен углем человечек с огромной головой, рассматривающий в лорнет корчащуюся в конвульсиях церковь.
— Очень оригинально. Знаете, я хочу купить одну из вещиц, которыми торгует ваш друг Оссо Буко.
— Я бы для начала промочил горло.
— Вот, угощайтесь, — Виктор придвинул ему свой стакан.
Пока Ма Гёль потягивал вино, Виктор изучал ремесленников, уличных торговцев, увядших женщин и поэтов-неудачников, составлявших аудиторию оратора. Тот, наконец, закончил свою длинную речь, поклонился и сел; ему тут же налили ликеру из бутылки на полке над бочками.
— Браво, Кубель! Просто восхитительная нудятина. Как обычно, — проворчал Ма Гёль и пояснил: — Этот Кубель, он немного ученый, немного астроном, немного сомелье и даже немного повар — одним словом, занимается всем понемногу. — Ма Гёль зашелся в кашле, сделав слишком большой глоток вина.
Виктор хлопнул его по спине, и тот, отдышавшись, продолжил:
— Вам нужен Оссо Буко? Везет же этому тупице и бездари! Все ученики художников за ним бегают Чего они нашли в его роже? Чем она лучше моей? Кончится тем, что в Люксембургском музее все святые будут на одно лицо. Мало того — сейчас с Буко пишут Верцингеторикса.[112]
— Кто пишет?
— Один художник, как его… Жорж… фамилию я забыл, какая-то птичья.
— Муано? Алуэтт? Пенсон? Мезанж?[113] — предположил Виктор.
— Нет! Вертится в голове, вот… сейчас… Буврей,[114] точно!
— Ага, Жорж Тимон-Буврей, ученик Фернана Кормона.[115] А где его мастерская?
— Где-то в богатом квартале недалеко от Ла-Мюэтт.
Виктор распрощался и вышел на улицу.
«Посланник» наблюдал за ним, прижавшись к стене красивого дома в стиле Людовика XIV, и решился оседлать велосипед, только когда книготорговец сел в фиакр. Он словно нарочно издевался над «посланником», вынуждая того опять крутить педали, не жалея ног. И куда же он направился? Выяснить можно только одним способом — следовать за ним по пятам.
Виктор вышел на площади Пасси и свернул на улицу с тем же названием. Он расспрашивал прохожих о Тимон-Буврее, пока наконец ему не подсказали, что тот живет на улице Рафаэль.
Квартал и правда оказался зажиточным, с красивыми домами. Здесь было тихо и спокойно, время от времени из боковых улочек выезжали велосипедисты. Мысли Виктора вернулись к двум загадочным событиям последнего времени — украденной чаше и письму, найденному у Таша. Внезапно они странным образом соединились, и перед его внутренним взором возник жуткий образ: на металлическом основании зловещей чаши вместо обезьяньего черепа — голова Таша, на ее губах играет улыбка. Он остановился и крепко зажмурился, прогоняя чудовищное видение.
Наконец он увидел роскошный дом Жоржа Тимон-Буврея. Виктор так устал, словно прошел пешком через всю столицу, но взял себя в руки и бодрым тоном попросил мажордома сообщить хозяевам о его приходе. Тот с недоверчивым видом прочитал его визитную карточку, помедлил, но в конце концов проводил в маленький салон, посоветовав сидеть смирно и не шуметь; минут через пятнадцать у натурщиков будет перерыв, и хозяин его примет.
Комната больше напоминала склад реквизита, чем салон. Тут было оружие всех эпох, начиная с древности: напротив бомбарды[116] выстроились рогатины и дубинки; мушкеты, алебарды и арбалеты соседствовали со шпагами и другим холодным оружием. Вдоль стен были расставлены манекены, закованные в латы и шлемы. Виктор заметил, что краешек гобелена, украшающего одну из стен, чуть колышется. Он поднялся, подошел ближе — там оказалась приоткрытая дверь, и он увидел часть мастерской художника.
Взгляд приковывало огромное полотно, изображающее военный лагерь: горящий костер, греющиеся у него солдаты, одетые в наполеоновскую форму. Позади, на подмостках, стояли пятеро натурщиков. Время от времени кто-нибудь из них устало облокачивался на перила. Если усы и брака[117] еще оставляли место для сомнений относительно того, кого они изображали, то чучело петуха, которое держал на руке самый пожилой из них, подтверждало: это галлы.
— Я устал как собака, с меня хватит, — заявил старик с петухом.
— Еще пару минут. Не шевелитесь, — холодно ответил голос откуда-то справа.
Виктор осторожно приоткрыл дверь шире и увидел сухопарого человека лет сорока в офицерской форме. Он стоял на верхней ступени стремянки с палитрой в одной руке и кистью в другой, словно капитан на мостике.
— Людоед, — пробурчал натурщик, изображавший Верцингеторикса.
112
115
116