Хозяйка растерялась.
– Простите, если помешал. Я задам пару вопросов для статистки, если вы не против, конечно.
– Входите.
В доме было небогато, но чисто. По дивану были разбросаны детские игрушки. Из кухни пахло запеченой курицей. Неужели кому-то удалось пережить отектвуд? Не сесть в тюрьму, не покончить с собой, не оказаться на улице.
– У меня ребенок спит, давайте потише.
– Хорошо, – Кори перешел на шепот. Они уселись за обеденный стол. – Миссис Анжело.
– Миссис Гудман. Анжело моя девичья фамилия.
– Миссис Гудман, в две тысячи первом году вы находились на лечении в клинике отектвуд. Я собираю отзывы пациентов. Вы помните что-нибудь?
– Это было так давно. Я была еще ребенком. – руки Гудман дрожали. Она не знала куда их деть. То поправляла халат, то двигала сахарницу по столу.
– Расскажите о своей болезни.
– В детстве я была очень толстой. Все дразнили меня жирной. Когда я пошла в первый класс, никто даже сидеть со мной за одной партой не хотел. Я перестала есть. А мама заставляла. Пока все не съешь из-за стола не выйдешь. Я ела, а потом шла в туалет совала два пальца в рот.
– Вы привели себя к расстройству пищеварения.
– В отектвуде со мной работал доктор Томоко. Еще мне назначили диету. Сейчас со мной все в порядке.
– Как именно с вами работал Томоко?
Гудман не отвечала.
– Он воздействовал на вас гипнозом?
– Это было только для того, чтобы я правильно питалась. Не голодовала и не обжиралась до боли в животе. – Гудман не поднимала глаза. Узор на скатерти был интереснее беседы.
– А кроме этого? Доктор Томоко заставлял вас делать что-то еще?
Гудман молчала, но ей было что сказать. На глазах выступили слезы. Лицо побледнело. Дыхание стало частым и поверхностным.
– Я знаю обо всем. О том, что вас заставляли делать под гипнозом. Я хочу помочь вам. И другим людям. Другим детям. Представьте, что ваш ребенок бы подвергся такому.
Вцепившись пальцами в стол, она начала надувать щеки. С губы покатилась белая струйка пены и Гудман, опрокинув стол, завалилась на кухонный пол. Она билась затылком о пол, махала скрюченными руками, задевая шкафчики. Проснулся ее сын. Он приподнялся за прутики в кроватке и стал плакать.
Это не излечение и не исключение. Это лишь видимость. Стоило чуть тронуть старые воспоминания и у Анжело начался приступ эпилепсии. Лоусон схватил со стола деревянную лопатку и вставил девушке в зубы. Повернул голову на бок и зафиксировал, чтобы не сломала себе череп. Это скоро закончится. Всем своим весом Кори прижимал женщину к полу. Ребенок ревел все сильнее и сильнее. Приступ оказался продолжительным. Кори поднял глаза на часы. Почти семь. Где бы не работал мистер Гудман, он скоро вернется. И в лучшем случае он вызовет полицию. Но на лучшее Кори не надеялся. Он вытер руки от слюны и пены о халат девушки. Цыкнул на ребенка и вышел, захлопнув дверь.
Да он не помог, но разве это его вина? Они сами не помогали себе столько лет, а теперь виноват Лоусон? Они молчали, делали вид, что ничего не было и медленно сходили с ума. Одни не выдержали, другие прячутся за мутной дозой в шприце, другие на дне бутылки, третьи за наигранной семейной идиллией, продолжая плодить новых душевнобольных.
Кори смял список в руке и выбросил в мусорный бак. Копаться в прошлом бесполезно. В настоящем не разгрести. Куда там.
Четыре пропущенных от Эйприл и сообщение, чтобы он ответил по-хорошему, иначе будет иметь дело с ее отцом.
Позвонить Рейчел? Что бы прочитала ему лекцию о безопасном сексе? Ночевать в мотеле? Возле него две полицейских машины. Наверное, берут очередного барыгу. И слышать вновь: «Студент, тебе не недоело влипать?», не очень-то и хотелось. Только в одном месте было спокойно и безопасно. В лесу. За знаком «осторожно, дикие звери.» и «не будь свиньей, убери мусор за собой.» Доехать до коряги. Пятьдесят шагов прямо, семьдесят налево. И до конца. Пока не перестанет ловить связь. Пока не покажется, что заблудился и никогда не выйдешь из чащи.
Лоусон заправил двигатель. В маленькой комнатушке резко запахло бензином. Все учебники сгорели. Заняться было нечем. Кори достал чистую тетрадку, в которой собирался заново писать отчет по практике и вывел дату на полях и принялся писать историю, что рассказал ему Честити. Честити умер. Как и все остальные пациенты. Не все умерли фактически. В петле, со стволом во рту, в луже рвоты с частичками таблеток или в ванне с тостером. Некоторые умерли внутри. Они продолжали потреблять, есть, срать, смотреть телевизор, напиваться, выкуривать по пачке в день. Но все, что было в них живого убил отектвуд. Человека, личность, и все ее проявления. Теперь они просто болезненные, запуганные, замкнутые мешки с мясом.