– Это не чушь. – Кори забрал блокнот назад себе. – Я расшифровал чуть меньше половины, но мне уже открылась суть этих записей. Автор исследует историю города. Карта четырех ветров, это что-то вроде четырех сторон света у древних индейцев, по которым они размещали дома и ставили тотемы. Каждая из сторон света принадлежит определённой стихии и определенным богам. Построив резервацию в доме западного ветра, они разгневали богов плодородия, урожая и здоровья. А город, наоборот, построили в доме северного ветра. Где живут болезни, неурожай и человеческие беды.
– И ты веришь в эти индейские сказки?
– Мне просто интересно. Чего в итоге добился автор? Где он сейчас? Почему бросил исследования? Он, кстати, был не один. Рисунки и заметки сделаны одной рукой. А вот чертежи совершенно другой. Отсюда вывод: один из авторов присвоил себе дневники другого.
– Господи! – Диана швырнула один из рисунков и отбежала. – Я видела его. Видела этого монстра во сне.
Кори подобрал листок. На нем был изображен старик с огромной животной пастью.
– Тише, Диана. – Кори встал с дивана и обнял женщину. – Я его уберу. Я рядом. Все хорошо.
В кармане Кори завибрировал телефон. Диана снова дернулась, но потом осуждающе посмотрела на Кори. Будто бы он не вправе разговаривать с кем-то еще.
– Что тебе нужно, Эйприл?
– Ты знаешь номер один двести пять триста тридцать семь пятьдесят сорок два двадцать семь?
Кори знал и не знал. Этот то самый неизвестный, писавший ему сообщения.
– Мне с этого номера пришло сообщение, что у тебя проблемы. Я пыталась перезвонить, но абонент недоступен. Что это значит?
– Понятия не имею. У меня нет проблем. Пока.
– Это твоя бывшая девушка? Зачем она тебе звонит?
– Ничего серьезного. Спрашивала про номер телефона одного знакомого.
– Не ври! – Диана закричала так, что хлипкие окна в хибаре задрожали.
– Не ори на меня. Я же сказал, что она хочет просто узнать номер.
– Прости! – Диана вмиг сменила гримасу злобы на несчастную физиономию. По щекам потекли слезы.
– Диана. Ну не плачь. Я больше не буду отвечать на ее звонки. Пойдем спать.
Дисморфия
Лукас ковырялся ложкой в остывшей кукурузной каше. Дороти молча мыла тарелки в кадке. Сыновья шалили за столом и шумели. Лукас вглядывался в лица мальчиков и не находил там ничего от себя. Они были еще младенцами, когда они переехали. Они не могут. Не могут быть похожими на Остина, но эти носы с горбинками и прищур глаз.
– Почему ты молчишь целый день?
– Я? Не знаю. Все думаю о сгоревших в шахте.
– Об Остине?
– Не только. О твоем друге Пите. О несчастных краснокожих.
– Это опасная работа.
– Лукас, дорогой. В городе говорят, будто ты не выпускал людей пока они не вынесут уголь. Что они могли спастись, если бы не возвращались за вагонетками. Это ведь неправда?
– Кто говорит?
– Да так.
– Кто говорит? – Лука ударил по столу кулаком. Тарелка перевернулась на пол. – Знаешь, что еще в городе говорят? Что ты путалась со стариком Остином. Что ты шлюха, Дороти! – Лукас вскочил, схватил котелок со стола и ударил Дороти по голове. Белые волосы женщины тот час окрасились багровым. Сыновья закричали. Но Лукас не останавливался. Он бил Дороти по голове, потом схватил за руку и в одном платье выкинул из дома в снег.
– Матушка! – сыновья бросились к дверям, но Лукас задвинул засов.
Алабама, Отектвуд, 9:01 a.m.
Впервые Кори чувствовал себя выспавшимся. Опухшие веки не нависали на глаза. Руки не дрожали. С ним здоровались. Доктор Шварц даже пожал ему руку и спросил готов ли он. Кори был готов. Судья ударил молотком, зачитал что-то нудное из конституции США и прокурор вызвал доктора Фарелла.
– Да. Мой пациент часто проявляет агрессивность, перепады настроения, склонен ко лжи. Сейчас он находится в фазе гипомании.
– По какой причине, двадцать второго июля этого года, вы отсутствовали на работе, хотя в графике у вас стояло суточное дежурство?
– Я пришел на работу с утра, но неважно себя чувствовал. Диспепсическое расстройство. Доктор Шварц отпустил меня домой и поменял меня и резидента Лоусона сменами.
– Вопросов нет, ваша честь.
– Спасибо доктор Фарелл. Мистер Чарльз Крашер. Как вы себя чувствуете? Готовы отвечать?
– Да, господин судья.
– Обвинитель, пожалуйста.
– Мистер Крашер, расскажите о событиях двадцать второго июля начиная с девяти вечера.