– Ваша честь! – Кори не выдержал и вскочил с места. – Я хочу сделать заявление.
В зале суда повисла тишина. Все уставились на Кори. Шварц схватил его за пиджак и попытался незаметно для всех, вернуть на место.
– Что ты творишь, дурак?
В тот же момент, когда охрана отвлеклась на Кори, Крашеру удалось извернуться, освободить одну руку, схватить карандаш и воткнуть в щеку своему адвокату. Тот закричал. Часть карандаша виднелась в его раскрытом рту. Кровь хлестала, будто из артерии. Увидев ее Кори, пошатнулся. Если бы не, Шварц, что вовремя поддержал его, то он рухнул бы под кресло. Вся охрана сбежалась вокруг стола подсудимого. Они били Чарльза прикладами по спине, по лицу. Заседание было отложено, как только подсудимого выволокли из зала суда. Предварительное постановление: признать Чарльза Крашера виновным по всем инкриминируемым статьям, признать невменяемым, на основе врачебного заключения и отправить на принудительное лечение, где оно ранее и проходило.
Лучше было бы Лоусону вернуться в Нью-Йорк. Но как же Диана?
– Кори! – на старом крыльце здания суда, его ждала Эйприл. Что она вообще здесь забыла?
– Что ты здесь делаешь? – Кори пытался не смотреть ей в глаза.
– Кори. Эти сообщения. Их пришло штук сто. И все о том, что тебе нужна помощь.
– Себе помоги.
– Кори, послушай, Диана приворожила тебя. Она тоже самое сделала с первым мужем. Ты раньше ее даже не замечал. Говорил, что она чокнутая со склада. Пойдем к тетушке Роуз. Она поможет тебе.
– Отстань. – Кори выставил две руки вперед, чтобы не подпускать Эйприл.
– Это ненормально! Ты себя в зеркале видел? Ты уже на мумию похож. Я позвоню твоей сестре.
– Не смей! – Кори сократил дистанцию и схватил Эйприл за рукав футболки. Прохожие начали оборачиваться на них. – Не смей вмешивать Рейчел. И уж тем более не вздумай вставать между мной и Дианой. Иначе я убью тебя. – Кори и сам не понял, как из его рта могла вылететь подобная фраза. Тем более в адрес Эйприл. Эйприл закрывала лицо руками и всхлипывала. Щека горела красным. Он не бил ее. Не бил ведь? Он снова потерял контроль над телом. Кори отпустил рукав и пустился бежать прочь. Прочь от Эйприл, здания суда, от себя.
Алабама. Отектвуд 4:50 p.m.
Алана, вышедшая из кабинета Шварца хмыкнула в сторону Кори.
– Доктор Шварц. Подпишите заявление.
– Что это? – Шварц прищурился, чтобы прочитать бумагу, что дал ему Кори. – Уверен? Это из-за Фокса Юниона? Ты не можешь оправиться после нападения?
– Вы знаете, что там случилось.
– Ты плохо спишь? – Шварц отложил заявление, взял тонометр и надел манжетку Кори на руку. – Сто десять на семьдесят. Пульс сто. Не хорошо.
– Я сам себя не узнаю в последнее время. Все мои поступки. Все мои слова. Я никогда бы раньше такого не сделал.
– Посттравматическое расстройство. Все хуже, чем я ожидал. Это моя вина. Ты принимаешь какие-нибудь лекарства?
– Нет. – соврал Кори.
– Заявление я твое не принимаю. Вот как мы поступим. Слышал о светозвуковой стимуляции?
– Разумеется. Но я не считаю ее терапевтические эффекты значимыми. Это БАД психиатрии.
– Ты не прав. И ты сам убедишься в этом. Доктор Калуум согласилась тебе помочь, как только закончит с больными.
Снаружи был знойный день, а в подвале корпуса Д, царила прохлада. Свежевымытый пол, действовал лучше всякого кондиционера. Мейсон лениво выжимал тряпку. Рафаэль живо описывал кипящую лаву, что поглотит землю. Шварц прав. Ему нужно лечение. Сам он не справится. Дальше может стать только хуже.
Одиннадцатая палата была пуста. Койка аккуратно застелена.
– Сестра Грегсон, где Крашер?
– Его после суда сразу в реанимацию подняли.
А чего было еще ожидать. Кори прекрасно видел, как его били на суде. И все из-за него. Из-за его тяги к справедливости. Из-за того, что он пошел на поводу у шерифа и Шварца. Конечно. Никто не заботился о его судьбе. Признание его вины наделало бы много шума. Налетели бы журналисты, адвокаты. Доктор превысил самооборону. Неоднозначная ситуация. Суд мог длиться месяцы. А обвинить никому не нужного сумасшедшего куда проще. За него никто не заступится, за его права никто не станет бороться.
Доктор Хайз и сестры были в бытовой. Он слышал их голоса и смех, но здороваться не стал. Знал, что услышит только насмешки и упреки, если они вообще с ним заговорят.